– Почему
Постель без нее казалась пустой. Я повернулся на бок и позвал в пустоту:
– Гвендолин…
В домике было темно. Ночью мы не сдерживали себя. Словно оба хотели добраться до самого нутра друг друга. Извлечь вранье и посмотреть, что скрывается за ним. Наполовину влюбленность, наполовину растерянность, нашедшие выход в поту и в грубой ненасытности.
Ее будильник показывал без четверти три. Я прошел в гостиную, миновал журнальный столик, заваленный музыкальными журналами. В ночной тьме разглядел свет на верхнем этаже Квэркус-Холла. Мы договаривались пойти туда утром.
Вернувшись в спальню, я покосился на валявшуюся на полу элегантную одежду и достал из чемодана свои старые вещи из Норвегии. Вышел под жидкий лунный свет в рубашке, не надев куртки. Море у скал подо мной было спокойно. Волны лениво плескались о берег, и сверху их колыхание было едва заметно. Снова пошел дождь. Не как из ведра, а отдельными теплыми каплями.
Входная дверь была приоткрыта. Высокая и широкая, она тяжело скользила на петлях. По мере того как мои глаза привыкали к полутьме, вокруг проступали очертания помещения за дверью. Просторный холл с винтовой лестницей на второй этаж. Вовсе не та солидная, богатая обстановка, какой я ожидал. Прямые линии. Высокие потолки, простота убранства. Крупная плитка на полу, уложенная в центре картушкой. Здесь легко поместилось бы человек двадцать. Высокие резные двери.
Я нащупал выключатель за гардиной. Зажегся ряд колпачков, свисавших с потолка на тонкой стальной проволоке. Выцветшие прямоугольники показывали места, где раньше висели картины. Я поднялся по лестнице. Перила из блестящего красного дерева извивались жирной змеей, балясины были выточены в форме вытянутых песочных часов. Наверху передо мной открылся темный коридор. Я не нашел выключателя, но увидел впереди светящуюся щелочку под дверью.
– Гвен, – сказал я, продвигаясь туда.
Нет ответа. Дверь оказалась запертой, и я пошел дальше, миновал другой холл. Там выключателя не нашлось, и я ощутил запах плесени и старой кожи. Спустился по еще одной лестнице и увидел слабый свет за дверью с матовым стеклом.
Я открыл ее, вдохнул свежий воздух и понял, что обнаружил одну из тайн этого дома.
Внутренний сад. Большой, цветущий, омытый дождем, зеленый. Заросший настолько, что стал почти непроходимым. Не знакомые мне высокие деревья колоннами стояли вокруг округлых кустов с широкими листьями. И я понял, чего мне так не хватало на Шетландских островах, что было у Дункана Уинтерфинча и чего был лишен Эйнар: звука дождевых капель, падающих на свежие листья больших деревьев.
– Здесь он обычно стоял и смотрел на
Ее голос прозвучал сверху. Я повертел головой, пытаясь увидеть, где она. Теплые капли воды стекали с листьев и падали мне на лицо. Я обвел взглядом ряд окон на стенах, окружающих сад. Обнаружил ее на балконе на уровне второго этажа. Раздвинул ветки и, высоко задирая ноги, чтобы перешагнуть кусты, добрался до винтовой лестницы в углу.
– Какая-то теплица, – проговорил я.
– Нет, – отозвалась она, свесившись через перила. – Это
Вслед за Гвен я поднялся на третий этаж, где по всему периметру здания шла внутренняя веранда. Отсюда мы смотрели на кроны сверху. Самые длинные ветки слегка задевали перила. Вид был как из шалаша в лесу, а шум прибоя был здесь едва слышен. Пусть снаружи бушует ветер, пусть соленая вода заливает берег и губит редкие чахлые побеги. Здесь же растения защищены: стены бережно заключили их в свои объятия.
– Мы всегда жили за счет деревьев, – сказала Гвен. – За счет того, что они давали и что мы с ними делали. Семь поколений семьи торговали древесиной, привезенной из тропических лесов Амазонии, из русской тайги, из Норвегии и Швеции. Древесиной для отделки, для мебели, для строительства. В нашем каталоге за тысяча девятьсот первый год перечислено семьдесят восемь видов древесины.
Она подошла к самому краю веранды, чуть согнула колени и раскачала пол так, что тот заходил ходуном. Ни одна дощечка не скрипнула.
– Дуб? – спросил я.