Шестнадцать деревьев Соммы

А потом Агнес рассказала о незнакомке, приезжавшей на похороны Эйнара. Девушке было лет семнадцать-восемнадцать, она была в дорогой одежде, явилась одна и чувствовала себя явно не в своей тарелке. Отвела дедушку в сторонку, но тот качал головой и казался столь же немногословным и тяжелым, как и привезенное им надгробие. Браун была сломлена собственным горем, ей было не до незнакомки, но когда начали закидывать гроб землей, черты лица девушки показались ей знакомыми. Много лет назад она видела ее в Леруике, идущей за руку со старым человеком. Парикмахерша обратила на них внимание потому, что старик вел девочку со стороны проезжей части, но тут она узнала его и поняла, что по-другому он не может. Это однорукий Дункан Уинтерфинч вел за руку свою внучку.

Когда Агнес приплыла после похорон на Хаф-Груни, чтобы прибраться там и все помыть, она обнаружила, что кто-то там уже похозяйничал. Она заменила замки навесными, купленными в Эрсте, сплавала на «Патне» в ее последнюю поездку и заперла лодочный сарай. Нацепила ключи на старую связку Эйнара, чтобы отослать ее дедушке в Хирифьелль. Покидая Анст, прошла мимо Квэркус-Холла и увидела, что в каменном домике поселилась девушка, которая приходила на похороны.

Из описаний Браун я понял, что это была, должно быть, Гвендолин Уинтерфинч, внучка Дункана.

7

– Ты постригся? – спросила она.

– Дa. У «Мастеров Сент-Суннивы».

– Quite… individual. Nice, though[39].

Она стояла в дверях своего каменного домика, держась руками за косяки с обеих сторон, в темно-зеленой клетчатой шерстяной юбке и черном джемпере с высоким горлышком. Взгляд ее глаз блуждал, словно она собиралась посмотреть куда-то, но ей помешали. Что-то в ней такое бродило, какое-то вещество, которое могло застыть в секунды, – а она стояла и ждала, молчаливая и надменная.

Из двери потянуло уютным домашним теплом, какое накапливается в доме, где всю ночь топят очаг. Но это тепло просачивалось мимо меня и растворялось в сером сумраке. Все было на ее стороне. Право собственности, язык, может быть, даже правда.

– Рад снова тебя видеть, – сказал я.

Она опустила глаза. Потом посмотрела мимо меня. На Квэркус-Холл, громоздившийся на краю утеса. Не ответила. Словно ей было неудобно оттого, что я явился туда.

– Что, вернулся кто-то из Уинтерфинчей? – поинтересовался я.

Она сказала, что нет. Я заглянул ей через плечо в небольшую жилую комнату. Оттуда слышно было, что играет пластинка, которую она купила в Леруике. С трудом подбирая английские слова, я спросил:

– А ты не можешь пустить меня в Квэркус-Холл?

– Что?.. Я же потеряю работу! Им не нравится даже, когда ко мне приходят сюда.

Я сделал шаг с крыльца назад. Вот как, она решила притворяться и дальше. В таком случае придется и мне действовать хитростью.

Домик был сложен из округлых серых камней, выцветших там, где на них попадало солнце. Он был обнесен высокой и крепкой стеной, поросшей мхом, – эта стена защищала его от ветра с моря. В крохотном садике между оградой и домом пышно разрослись цветы.

Не похоже было, что Гвен собирается пригласить меня войти. Бесед не заводила. Тепла вроде того, что исходило из комнаты, не излучала.

– А Дункан Уинтерфинч, – сказал я. – Он когда умер?

– А тебе зачем?

– Просто я узнал, что Эйнар прятал от него кое-что. – Я посмотрел девушке в глаза и добавил: – Наследство, которое искала мама. Похоже, это то же самое, что Уинтерфинч отправил Эйнара привезти в сорок третьем году.

Гвен равнодушно пожала плечами.

– Вот как… Кто тебе сказал?

– Человек, хорошо знавший Эйнара.

Больше я ничего не стал говорить. Еще бы – я и так загнал ее в угол. Служанку не должны волновать навязчивые идеи покойных хозяев. Прояви она слишком явный интерес к этому наследству, и ее обман раскроется.

– Черт с ним, – сказала девушка. – Сюда-то я могу тебя пустить. Идем.

Она подбросила в печь пару грубых красно-коричневых полешков из до блеска надраенной медной лоханки. Вспыхнуло пламя. Дубовые дрова. В семействе лесоторговцев торфом, ясное дело, не топят. Даже их «домоправительница», которая не особенно спешила убраться у себя в доме. Дверцы шкафов не закрыты, кровать не заправлена, а попив чаю, она всякий раз просто брала другую чашку.

Здесь было по-домашнему уютно, но я оставался настороже. Не хватало лишь ароматов индийской кухни, чтобы меня потянуло снова на ту же раскрепощенную откровенность, что в «Рабе». В комнате стоял низкий диван в красную полоску, и вокруг него штабелями высились музыкальные журналы. Один штабель рассыпался по полу. «Рекорд коллектор», «Нью мьюзикал экспресс». На столе лежал раскрытым двойной альбом, из носика чайника шел пар.

– А куда ты ездила? – спросил я. – Во второй половине дня.

– Я вернулась последним автобусом.