Шестнадцать деревьев Соммы

– Не бывать этому! Лодка сейчас пойдет на дно. А мы выплывем на берег и начнем всё снова. Мы справимся. До отмели недалеко. Обсохнем, выспимся – и будем вместе, сколько доведется. Пусть все говорит за то, что это невозможно. А я хочу, чтобы у нас получилось!

Я рванулся за веслом. Лодка накренилась, и в рукава мне затекла вода. Я едва не вывалился за борт, но успел схватить весло, втащил его в лодку и попробовал дотянуться им до второго весла. Однако это второе весло отнесло в сторону, а вода все поднималась, постепенно окрашивая нашу одежду в черный цвет.

– Да пусть его, Эдуард, – позвала меня Гвендолин. – «Патна» тонет. Сырая могила для печальной истории.

И тут Шетландские острова сделали то, что они лучше всего умеют. Погода резко сменилась. Взвыл ветер, и снежинки превратились в косые струи дождя.

– Меняемся местами! – крикнул я, приподнявшись в лодке. – Назад буду грести я.

Гвен не шевельнулась. Вода дошла ей уже до лодыжек.

– Мне нужен ты, – сказала она. – Ты как погода, которая устоялась. Через одежду видно, как стучит твое сердце.

Неожиданно она встала в лодке, шагнула на планшир – и море опрокинулось в лодку, как вода, заливающая плотину. Я бросился к другому борту, чтобы выровнять лодку, и Гвен, потеряв равновесие, полетела в воду. Волны поглотили всплеск, когда она ушла в пучину. Тяжело качнувшись, лодка выправилась.

При этом движении в борт ткнулось второе весло. Я вытащил его из воды, вставил оба весла на место и попытался грести за ней. Но скрип уключин зазвучал иначе – не как сухое повизгивание, а тяжелое неохотное ворчание. Лодку захлестывала вода, с каждой секундой мои брюки намокали все сильнее.

Я вытащил весло и шарахнул им по штоку уключины. Бил и бил, пока шток не треснул. Отделил надломленную часть и заткнул в отверстие спускной пробки. Веслом вогнал обломок плотно – только вода брызнула. Отломал еще кусок штока и заделал второе отверстие. Но поздно. С каждым моим движением прибывала вода, и вот уже все было кончено; «Патна», море и я – единое целое.

Я оттолкнулся от лодки ногами и поплыл за Гвен. Вода была ледяная, куртка мешала мне плыть быстро. Рядом волны подбрасывали игрушечную собачку. Из воды торчала одна голова. Гвен была уже далеко, до берега ей оставалось всего несколько метров. Но волнение быстро усиливалось, вода не держала плывущего, ее поверхность окончательно утратила форму.

Проплыв несколько метров, я оглянулся. «Патна» еще не затонула. Она колыхалась у поверхности воды, как наполненная ванна. И тут Гвен сменила направление. Вместо того чтобы плыть к прибрежной отмели, она потянулась к ближайшей твердой точке – к шхере, вокруг которой бились буруны.

– Не туда! – крикнул я, хлебнув соленой воды. – К берегу плыви!

То ли Гвен сама пыталась дотянуться до шхеры, то ли ее кинуло туда волной, но ухватиться там было не за что. Когда она была уже в паре метров оттуда, взметнулся пенный вал и швырнул ее о шхеру, черную и мокрую. Буруны заглушили ее крик, какое-то мгновение видно было кровавое пятно, но следующая волна смыла его.

13

В щели задувало сухой снег, образующий на полу узоры, которые напоминали маленький веер. На подоконнике стояли пустые цветочные горшки с остатками земли на дне. Наверное, цветы сажала Альма, а дедушка вынес их сюда после ее смерти. Потом тут больше никто цветов не разводил.

Избушка на горном пастбище никак не хотела согреваться. Ежась от холода, я подкидывал в чугунную печку дрова. С латунного листа под печкой выползла на дощатый пол проснувшаяся муха и застыла в растерянности.

Слышно было, как на лугу блеют овцы. Пока я нашел только двенадцать из них. В комковатой шерсти у каждой застряли кусочки льда, и они уже с трудом пробирались по снежной каше. Овцам не нравится промозглая и ветреная погода, так что большинство из них спустились в лес. Стали пугливыми. Стоило мне приблизиться, и они со всех ног бросались прочь, хоть я и видел, что они голодны.

Я снова отправился их собирать. За несколько часов нашел всего одну овцу. Остальные разбежались в разные стороны – они так шарахались от людей, что собрать их и согнать на хутор не удалось.

Потом я остановился возле вырубки. Внизу, в долине, передо мной раскинулся Саксюм. Последний раз я появился в деревне в «Бристоле», с незнакомой спутницей. Мы купили вустерского соуса, словно протестуя против чего-то. Но получилась сцена из карнавала. Машина слишком показушная, пиджак слишком франтоватый, объяснение слишком запутанное.

Для себя я хотел бы сейчас быть внешне обыкновенным, чтобы настоящая жизнь свершалась внутри меня. Зайти в кафе на станции, и чтобы никто не пялился на меня; не бросаться на тех, кто рисует на машинах свастику. Пойти пострелять по тарелочкам, и чтобы ни у кого не возникло мыслей о том, что я могу учудить с этим дробовиком.

Совершенно обычные вещи, происходящие с каждым. Приехать в деревню, чувствуя себя там своим, и в то же время быть самим собой.