Мы подошли к Хаф-Груни с южной стороны. В поле зрения появились домики на берегу и прибрежная отмель, на которой скапливался пла́вник.
– Когда ты узнала? – спросил я.
– Когда вернулась домой из Франции. Сидела в своем домике и обдумывала происшедшее. Вспомнила, что «
– Ты уверена?
– Обернись, посмотри под банкой.
Я опустился коленом на рыбины и заглянул вниз. На черной доске был расчищен овал до самого дерева. Даже в этом тусклом полусвете мне видно было, что древесина столь же великолепна, что и на диксоновском дробовике. Словно Гвен протерла пальцами запыленное окно, и глазам открылся вид на сказочный замок.
Я вернулся на место. Гвен, нагнувшись, достала что-то с рыбин, а потом снова взялась за весла и подняла их высоко, так что с них капала вода. Мы тихонько покачивались у мелководья перед берегом Хаф-Груни. Я попытался думать, как быть дальше. Есть же у нас какое-то будущее.
– Давай поделим все пополам, – сказал я. – Они выросли на ферме моей бабушки. Так что древесина принадлежит все же моей семье. Но узор на ней принадлежит солдатам.
Гвендолин покачала головой. Лодку снова начало сносить прочь от Хаф-Груни.
– От этого пропасть между нами станет только заметнее, – сказала она. – В глубине души ты и сам это понимаешь. Если б это была обычная лодка, ты поплыл бы в Леруик, добрался паромом до Норвегии и отправился сгонять овец. Мне спешить некуда. Если ты захочешь, я перезимую у тебя. Но деньги всегда будут стоять между нами.
– Так возьми все, – предложил я.
– Теперь легко говорить. Это жалкое корыто стоит целое состояние. На эти деньги можно купить два таких хутора, как твой. Я могу… пусть не достроить Квэркус-Холл, так хотя бы привести в порядок уже построенное. Деньги меняют человека, Эдуард. Ты мне предлагаешь взять все, но ты лжешь себе. Никто так не делает. Даже ты. В глубине души ты считаешь, что все это принадлежит тебе. Твоему роду. Ты будешь следить за тем, как я трачу деньги. Тебе будет казаться, что я растранжириваю твое наследство. Возненавидишь каждую купленную мною сумку. Будешь задаваться вопросом: «Что бы я сделал, если б “
– Не знаю. Вероятно, разобрал бы ее на части. И – сел бы и задумался.
– Неужели?.. Вот только интересно, что бы ты сделал, подумав.
Мне вспомнилось то, что моя мать написала в книге посещений на военном кладбище.
– Наверное, мама предпочла бы продать все твоему дедушке. Без всяких экивоков.
–
– Так расскажи. Тут тебе, похоже, есть из чего выбирать.
– Твоя подозрительность. Ты никогда не перестанешь думать, что я связалась с тобой, чтобы найти орех. Ты мне никогда не верил, а сейчас веришь? Не чувствуешь, что у тебя ноги промокли?
Я посмотрел вниз. Между рыбинами в лодку просачивалась вода. Гвен сделала резкий гребок, и от этого вода с бульканьем зачавкала вокруг моих ботинок.
– Ты что сделала?! – воскликнул я.
– Я не хочу, чтобы нам нужно было выбирать. Пока ты заглядывал под банку, я вывернула спускные пробки. – И она показала мне два широких латунных болта.
Она отшатнулась. Лодка закачалась от наших движений – чтобы не опрокинуться, мне пришлось вцепиться в планшир.
Гвен швырнула болты в море. На мгновение в воздухе блеснула латунь – пока они, вращаясь, не ушли в темноту. Я хотел схватить черпак, а его и нет.
Мы всё глубже погружались в воду. Хаф-Груни был недалеко, но лодка шла с трудом. Нас сносило прочь от берега, к черной шхере. А девушка даже и не пыталась грести.
– Господи, Гвен! – закричал я. – Такими вещами не разбрасываются!
– А я что говорила? – отозвалась та. – Вот теперь ты показал, кто ты, собственно, такой. Наконец-то всплыла твоя жадность.
– Нет, – сказал я, перехватив весла. – Нельзя дать ей пропасть. Разве дело только в деньгах? В ней же четыре сотни лет! Целая военная история.
Гвен вдруг вскочила, выдернула весла и швырнула их в море.