Шестнадцать деревьев Соммы

Я оттягивал эту минуту. Выжидал, не выдаст ли поведение Гвен чего-нибудь еще. И мне становилось все сложнее контролировать собственное поведение. Каждый раз, как я смотрел в сторону Квэркус-Холла, я чувствовал на себе ее взгляд. Будто дремлющее животное вдруг приподнимало веко. Мы прислушивались к нюансам слов друг друга и знали: стоит нам упомянуть грецкий орех – и мы превращаемся в Эйнара Хирифьелля и Дункана Уинтерфинча.

Гвендолин не выдержала первой.

– Я хочу на Хаф-Груни, – сказала она вдруг как-то утром.

– Туда, где все так голо и сыро? – отозвался я.

– Мне надоело ходить там, где подстелена соломка. Хочу на холод и камни. Здесь всего слишком много. Мне не нравится, что тут всюду царят воспоминания. И мне не нравится, как у тебя бегают глаза.

* * *

Я проснулся оттого, что Гвен пошевелилась в постели, и когда мы встретились глазами, я понял, что она уже какое-то время лежит и смотрит на меня. Повернулась на бок, положила ладошку под голову и натянула за уголок простыню до самого горла. Здесь, на Хаф-Груни, не было ни ванной, ни толстых махровых полотенец глубоких тонов. Только жестяная бадейка, парафиновая лампа и кувшин с водой.

Ей ничего не было известно о синем платье. Она уехала от своих теней и не знала, что Хаф-Груни пробуждает к жизни мои.

– Не понимаю, почему твой дедушка не срубил эти деревья, пока там работали саперы, – сказал я.

Гвен посмотрела на меня пустым взглядом.

– Ты об этом думал? – спросила она.

– Дa, – кивнул я, встав с постели.

– Ну, потому, очевидно, что узор мог сформироваться не раньше сорок третьего года. Дедушка же не мог предвидеть, что начнется война? Кроме того, это работа для специалистов. Срубить дерево легко, но если из него собираются сделать ружейный приклад, то нужно сразу же делать радиальный распил.

– Какой распил?

– Чему-то я научилась у семи поколений торговцев древесиной, – сказала Гвен с раздражением. – Для этого нужен специалист, который в состоянии учесть направление, в котором росли корни, и распилить ствол в точном соответствии со сформировавшимся узором. Ручаюсь, что Эйнар научился этому у Рульмана. Этот человек идеально подходил для решения такой задачи. И хватит уже до бесконечности талдычить о том, что было. Было, да быльем поросло.

Мы оделись и прокатились на «Зетленде». Стояла тихая погода. Буревестники не показывались. Потом я включил радио, чтобы послушать прогноз погоды. Я ощущал смену времен года всем существом – необходимое для хуторянина качество. Если погода дома испортится, плакал наш урожай.

– Послушай, Эдуард, – сказала Гвендолин. – Надо вставить стекло в разбитое окно. И кухню пора помыть как следует. Я, может, и белоручка, но пол надраить сумею. Взял бы ты «Зетленд» да сплавал на Йелл. Там есть скобяная лавка.

– Ты отпустишь меня на «Зетленде»?

– Не волнуйся. Он застрахован. И по крайней мере, в ближайшие часы сильных волн не будет. А я к твоему возвращению наведу здесь порядок. Нам нужно отдохнуть друг от друга, ты так не думаешь?

«Почему нет?» – подумал я.

Гроб я забросал торфом, платье и письма там внутри, двухметровый слой Гвен ни за что не разгрести.

Как ново, как захватывающе было прокатиться в одиночку на мощной лодке! Мурашки в животе, когда она взмывает над водой, вращение винта в воде, вибрация двигателя, пронизывающая деревянный корпус, встречный ветер, хлещущий по лицу солеными каплями… Солнце, резко обрисовывающее скалы на Фетларе и очертания невысоких холмов на Йелле. И чем больше скорость, тем лучше. Только я никак не мог отделаться от мысли, что позади меня сидит молчаливый и доверчивый пассажир с неуверенностью во взгляде, постаравшийся одеться понаряднее в меру своего разумения.

Ханне.

Я купил стекло и замазку, после чего вернулся и починил окно. Гвен убралась в кладовке и спальне, намыла кухню и гостиную. Довольно неумело, но зато она нарвала цветов и поставила их в треснувшую кофейную чашку.

Вечером мы выставили сеть. На следующее утро там было восемь тресочек. Стоял полный штиль, тишина, и только над самыми нашими головами пролетела стайка гусей. Они появились со стороны Фетлара и сели пощипать травы на северной оконечности Хаф-Груни.

Я почистил рыбу, зашел на кухню, но Гвен там не было. Я крикнул в дом, позвал ее.

В ответ тишина.

Я вышел на крылечко. Увидел на камнях ее одежду. Когда она вынырнула выдрой, вокруг ее плеч по воде разошлись волосы.

Я разделся и подплыл к ней. Почувствовал, как меня подхватило легкое течение. Лег на спину и раскинул руки, она сделала так же. А потом мы развернулись в противоположные стороны, как компас с двумя стрелками.

– Эдуард, – сказала она на следующий день. – Мне нужно в Эдинбург по делам. И мне бы хотелось, чтобы работники мастерской в порту поставили «Зетленд» на подъемник и как следует осмотрели днище. Давай я поплыву на нем в Леруик? А вернусь на пароме через два дня, и ты меня встретишь…

– Мы же можем поехать в Эдинбург на машине, как прошлый раз, – предложил я.