Шесть тетрадок

Он ринулся вперёд, но остановился перед этой дверью. К самой середине кнопкой был приколот лист бумаги. На нём скалил зубы ужасный череп, под ним — две окрещённых кости и написано: «Не входить под страхом смерти!!!»

Мишка затоптался на одном месте, он почувствовал, что по спине пошёл сквозняк. Что-то жуткое напомнила ему эта маленькая дверь со страшной надписью.

— Что же ты молчишь? — спросила настойчивая Матрёшка. — Так мы не договоримся ни до чего: я спрашиваю, а ты молчишь.

Мишка показал пальцем на дверь с черепом. Матрёшка пренебрежительно махнула рукой, как будто во всём этом не было ничего особенного. И тут громкий голос, перекрывая шум, сказал:

— Милочка! Срочно четыре экземпляра.

— Мельниченко всегда всё срочно. Человек-молния. — Матрёшка с размаху села к своей пишущей машинке.

— Бунт на паруснике, — сказал человек, и тут Мишка узнал его. Это был лохматый, тот самый Мельниченко, с которым Мишка разговаривал около молочной в Долгом переулке.

— Мишка из пятого класса! — обрадовался Мельниченко. — Пришёл. Ты просто молодец.

— Так это он к тебе пришёл, — сказала Милочка. — А толкуешь непонятно: история, история. Так бы и сказал: к главному редактору товарищу Мельниченко. Я бы уж сама догадалась: где Мельниченко, там всегда какая-нибудь история.

— Четыре экземпляра срочно, — сурово сказал Мельниченко.

И Мишка подумал, что Милочка-Матрёшка, может быть, и не самая главная в этой редакции. Она замолчала и стала печатать. Нельзя было уследить за её пальцами, они взлетали над машинкой, раздавался сухой треск — и страничка была отпечатана.

Мельниченко увёл Мишку в угол и посадил на стул, а сам уселся на стол.

Человек с завязанной щекой кричал в телефон:

— Сводка! Проходка! Погонные метры! А я говорю: сводка!

— У него зубы болят? — спросил Мишка.

— Да нет. Он телефонную трубку шарфом к уху привязывает. Плохо слышно, он орёт, берёт информацию в завтрашний номер. Одной рукой записывает, а другой придерживает листок.

Мельниченко закурил, в комнате стало ещё больше дыма.

Мишка хотел спросить про страшную дверь, но не решился.

— Рассказывай, Мишка из пятого класса, что привело тебя в этот сумасшедший дом?

Мишка рассказал, что они пишут историю метро.

Мельниченко погасил окурок, спрыгнул со стола и сказал завязанному:

— Тихоталь, дай закурить.

Не переставая кричать: «Сводка! Проходка!», Тихоталь достал из кармана пачку папирос и протянул Мельниченко. Ещё больше дыма стало в комнате.

— Слушай, Мишка. Вы придумали замечательно. Великолепно. Знаешь, я, как и ваша учительница, сроду не писал летописей и понятия не имею, как их писать. Но я журналист, и я знаю одно: надо поговорить с живыми людьми. С теми, кто строит метро. Где находить людей — скажу. Дам имена и адреса. Приходите, буду помогать. Но запомни: метростроевцы — люди очень занятые. Расспрашивать можно, а надоедать нельзя. Такое правило. Вот тебе два адреса для начала: знатный проходчик — Катаманов и инженер Самойлов.

— Катаманов! — Мишка понял, что сегодня день совпадений. У каждого человека изредка бывают такие дни. — Это же нашей Катерины отец. Мы с Катькой в одном классе учимся — вот так я сижу, а так она.

— Восхитительный случай, — сказал Мельниченко. — Я записал тебе номера шахт. Только через дорогу переходи осторожно.

— Да я уже в пятом классе, — обиделся Мишка.

— Вот забыл. Извини.

— Мельниченко! — позвала Милочка-Матрёшка. — Готова твоя передовая. Интересно написано.

— Спасибо, милая Милочка.

— Я тебе не милая. — Милочка отвернулась.

— Мельниченко, — спросил Мишка тихо, — это она не приходит и не приходит?

— Проницательный ты человек, — сказал Мельниченко, — историк Мишка из пятого класса. — Мельниченко вздохнул. — Пока, Мишка из пятого. Заходи. Катаманову от меня привет. Пусть дочь Катерина и возьмёт у него материал. А ты валяй к инженеру Самойлову. Я его завтра увижу, предупрежу. Пока.

Сегодня отец дома

Николай Трифонович Катаманов сидит за столом, накрытым зелёной клеёнкой в цветочках и пьёт чай из толстой кружки. Ручка у кружки отколота, он обхватил горячую кружку руками и от удовольствия и тепла прикрыл глаза.

Он громко откусывает сахар.

Катя сидит напротив отца и не отрываясь смотрит на него. У отца широкие плечи, ноги в тёплых носках вытянуты под столом. Чай горячий, баранки свежие, а сахару сколько хочешь. Хорошо, когда отец дома. А то как уйдёт к себе на шахту, так и не приходит сутки, а то и больше.

— Папка, почему ты пьёшь вприкуску? У нас сахару сколько хочешь.

— Привык. — Отец поглядывает сквозь пар на синюю прозрачную сахарницу. — Долго было не сколько хочешь, а теперь привык, мне так вкуснее. Ты, Катерина, пей внакладку. И хлеб маслом потолще намазывай. Я иногда думаю: твои дети, наверное, станут есть каждый день один только шоколад и мармелад. А по праздникам тогда что? По праздникам мороженое и пирожное.