Шеридан

Дом о сорока окнах, пять лакеев, две кареты, пять первоклассных и десять «дешевых», или «рабочих», лошадей, фигуры на гербах и пудра для волос в количестве, достаточном для троих, — все это роскошество облагается в лето господне 1806 налогом, на три фунта превышающим его квартирные. Мотовство Шеридана отнюдь не ограничивается служебной сферой. Он не только обставляет заново свою официальную резиденцию, но и возвращает, без особой на то надобности, крупную сумму денег арендодателям Друри-Лейна, чтобы потешить свою гордость. Мало того, он устраивает для принца и его приверженцев великолепный прием по случаю крещения своего внука. Столы ломятся от редких в это время года яств. Келли с двумя певцами-итальянцами поют на три голоса; приглашенные музыканты исполняют кантату на валторнах; играют шотландцы-волынщики.

Даже солидных директоров Английского банка назначение Шеридана настраивает на легкомысленно-веселый лад. После того как его привели к присяге при вступлении в должность, он является в Английский банк. «Я слышал, — пишет граф Эссекский, — что директора банка подшутили над Шериданом, когда он предстал перед ними, чтобы открыть свой служебный счет Адмиралтейства. Соль шутки заключалась в том, что все они выбежали из комнаты вместе со своими гроссбухами и бумагами».

«О, Шерри румяный,
Шутник постоянный,
Потешь финансистов круги!
Но, ради Нептуна,
Ты флота фортуну,
Смотри, не отдай за долги,
О, Шерри румяный,
Смотри, не отдай за долги!»

На выборах Шеридан выставляет свою кандидатуру от Вестминстерского округа, где ему приходится бороться за место в парламенте с такими кандидатами, как адмирал Худ и набоб Джеймс Полл. «Победить соперников — вот в чем вижу я свой долг», — говорит он избирателям. «Эй, не морочь нам, Шерри, голову насчет своих долгов: ты их не платишь!» — восклицает кто-то из толпы. Шансы у соперников примерно равные, борьба идет не на живот, а на смерть, и грубые оскорбления тут не в диковинку. Крепко достается Поллу, сыну портного. Завидуя расшитому мундиру и регалиям Худа, он не без раздражения замечает, что, если бы он захотел, он бы и сам предстал перед избирателями в подобном одеянии. «Ну, разумеется, — подхватывает Шеридан, — и к тому же сшитом собственными руками!» Тот же Шеридан как-то раз объявляет, что он задал бы Поллу хорошую трепку, но рассчитывает поднять его общественный престиж, вышвырнув его из хорошего общества.

Виконт Питершэм принимает участие в предвыборной процессии «рабочих сцены Друри-Лейнского театра», которую Полл характеризует в следующих словах: «...полтораста вооруженных наемных бандитов и убийц в боевом порядке промаршировали от избирательного комитета одного из кандидатов».

С самим Шериданом тоже не церемонятся. Его всячески поносят, величают «паяцем, сыном фигляра», «наемным шутом», чья карьера запятнана всеми видами мотовства и расточительности.

«Может ли подобный ТИП быть достойным представителем независимых избирателей Вестминстера? Нет, нет и нет! Да не будет никем сказано, что приказы надменного министра — для вас закон, определяющий ваши поступки... Джентльмены, неужели вы хотите, чтобы вас представлял прихлебатель и раб Гренвиллов? Во имя справедливости, во имя добродетели, во имя свободы — не допускайте этого!!!

Хладнокровный наблюдатель».

Однажды Шеридана избивают и ранят. Не в силах сносить подобную непопулярность, он готов махнуть на все рукой. Настроение у него мрачное, и после трех бутылок портвейна он вынужден прибегнуть для подкрепления духа к бренди. Он наотрез отказывается лечь в постель, заявляя, что из-за своего проклятого честолюбия, побудившего его баллотироваться от Вестминстера, он не знает теперь покоя. Тем не менее вскоре он погружается в тревожную дремоту, время от времени прерывая ее возгласами: «О, мое казначейство! О, моя популярность! О, Перси, Перси, поверьте, если бы я отдавал служению людям хотя бы половину того рвения, с которым служил самому себе, они бы теперь не отреклись от меня!» Потом, тихо пробормотав во сне: «Ты здраво рассуждаешь, Коббетт!» — он окончательно пробуждается.

И вот Шеридан поднимается на трибуну, чтобы выступить перед избирателями. Вопли, шиканье, свист. Прямо перед ним раскачивается огромный плакат:

«Не позволим отнять у нас хитростью наши вольности!

Нас не обманут пантомимы и балаганные фарсы!

Долой парламентария-фигляра!

Честные люди платят свои долги. ПРОЩЕЛЫГИ — НЕТ!»