Шеломянь

Фрейя обогнула ясень, Миронег — за ней и… замер. В ноги лекаря ткнулся Пес, глухо зарычавший при виде висевшего на дереве головой вниз страшно обезображенного человека. Его надежно прибили к стволу огромным копьем, древко которого торчало наружу у нижней границы ребер несчастного. Ноги человека были закреплены слабо блестевшей в лучах солнца тонкой, но, видимо, прочной цепью, свитой наподобие девичьей косы из серебряных полосок. У человека не хватало одного глаза; на его месте Миронег видел багровую выемку, сочившуюся сукровицей. Неспешно шевелившиеся на ветру волосы слиплись и превратились в твердый колтун от стекавшей на них, да так и застывшей крови.

Второй глаз человека был открыт и пристально смотрел на приближавшихся к ясеню гостей. Глаз был красен, как у взбесившегося быка, и печален, как у голодной коровы.

— Мученик, — с почтением сказала Фрейя и склонилась перед ним в низком поклоне.

— Его надо снять отсюда, и немедленно, — пришел в себя Миронег. — Помогите мне!

— Я тебе сниму!

Низкий сильный голос не мог принадлежать никому, кроме Мученика. И не было в нем боли и страдания, столь уместных в этих обстоятельствах. Была же — царственность и уверенность в себе, была сила воина, готовящегося победить в грядущей схватке.

— Мученик? — неуверенно спросил Миронег.

— Мученик, — согласился висящий на ясене. — Есть сомнения? Попробуй тогда повторить! Испытай, что мне довелось пережить!

— Не хочется что-то, — виновато отказался Миронег.

— И правильно, — неожиданно добродушно сказал Мученик. — Больно очень. Хотя и полезно…

— Это великий Бог, — зашептал Миронегу Пес. — Но он не знал всего на свете, хотя и очень хотел. Однажды он упросил хозяина Колодца Знаний позволить ему напиться оттуда, а за это отдал свой глаз. Вода из Колодца открыла Богу, что обрести всеведение невозможно, пока он не познает смерть. Тогда Бог приказал своим родственникам придумать самую долгую и мучительную казнь, какая только возможна. И они придумали. Настал день, и Бога прибили к стволу Мирового Дерева Иггдрасиль, он умер в страшных муках и сошел с дерева всеведущим. Да, это великий Бог!

— Но он же еще… висит? — тихо спросил Миронег, надеясь, что Бог не сочтет любопытство пришельца оскорбительным.

— Что же еще делать? — ворчливо откликнулся сам Мученик. — И висеть мне тут вечность, поскольку количество знаний бесконечно.

— Зачем нужны знания, если они достаются такой ценой? — не понял Миронег. — Если страдания вечны, а полученное никогда не удастся использовать?

— Ты просто не в состоянии понять этот мир, хранильник, — вмешалась Фрейя. — Здесь длится вечно каждый миг. Пройди на восход — и ты увидишь, как распинали Бога; пройди на закат — ты станешь свидетелем его смерти и воскрешения. Там, вдали, уже застыли мгновения Рагнарека, последней битвы перед концом всего. Наш мир уже погиб, просто мы никак не доживем до его конца.

— Мы погибли, — беспечно согласился Мученик. — Но мы еще поживем, и, уверяю тебя, поживем неплохо!

— Считай, что уверил, — решил не спорить Миронег. — Но скажи мне, Мученик, зачем тебе понадобился простой смертный?

— Я привык к своему дереву, — сказал Мученик. — И мне не хотелось бы лишиться его… Человек, знаешь ли ты, что будет после конца мира?

— Полагаю, что ничего.

— Ошибаешься. Мне открылось, что наш мир просто сменит иной. Даже мне не суждено узнать, лучше он будет, чем наш, или хуже, но его рождение неизбежно. Все исчезнуть не может, как невозможно и появление из пустоты. Только он способен пережить смену миров; мой ясень, великий Иггдрасиль! Но погибшие воины, пополняющие мою свиту в той грани мира, где я господин над богами, рассказывают в последнее время о неведомой силе, готовой все уничтожить, и корни священного ясеня переплетутся с кроной, и тогда Иггдрасиль умрет.

— Мне жаль…

— Молчи, человек. Переживать за бревно недостойно мужчины! Не дерево жаль мне — привычку! Абсолютное знание, данное мне, открыло, что только один смертный в состоянии помешать разрушению, но ему необходима встреча со мной. И вот ты здесь. Спрашивай!

— Извини, Мученик, но скажи тогда сам, о чем спросить?! В последние годы я не раз слышал о единоборстве с неведомым Богом, ждущим меня в будущем, и всякий раз говорили об этом достаточно необычные и могущественные существа. Но я так и не знаю, что мне делать, где и когда. Возможно, хоть ты сможешь открыть мне, что вам всем от меня нужно?

— Не смогу, человек. Твоя сила — в неведении, убивающем страх.

— Спрошу тогда о другом. Ответь мне, Мученик, кто будет моим противником?

— Помни, человек, сила — в неведении!

— Зачем же ты хотел видеть меня, Мученик, если не желаешь ответить ни на один вопрос?

— Не знаю!

В голосе Мученика звучала растерянность. Он пожевал губами, слизывая запекшуюся кровь, и повторил:

— Не знаю. Странно. Оказывается, абсолютного знания нет.

— Эллинский философ сказал: «Я знаю, что ничего не знаю!», — не очень разборчиво прокомментировал Пес, пытаясь разгрызть подобранную на земле кость.

— Он тоже висел на Иггдрасиле? — удивился Мученик.

— Он не мог, — сказала Фрейя. — Человек не перенесет этого.