Шеломянь

— Вы, люди, все таковы, — говорила Фрейя, снова усаживаясь на лавку и откидываясь спиной на бревна стены. — Стремление продолжить род бросает вас на противоположный пол, как лисицу на хомяка; и никто в это время не желает вспомнить, чем все это закончится… Смертью и тлением, вот чем! Я — истинная любовь, что же ты отшатнулся от меня, человек?

— Всегда ли мы жаждем истины? — откликнулся Миронег.

— Всегда, — ответил на это Пес. — Иначе отчего ты здесь, человек?

Миронег почувствовал себя очень неудобно, оказавшись посредине между Фрейей и Псом, в точке, где перекрещивались их взгляды, от которых, казалось, дымился воздух. Ощущал лекарь и смену настроения странных обитателей избы, отчего-то явно решивших подчеркивать свое нечеловеческое происхождение.

— Какую же истину вы хотите открыть мне?

Миронег медленно отошел в сторону, к стене, так чтобы стол стал барьером между ним и сверхъестественными существами.

— Мы? — удивилась Фрейя. — Никакую. Ты сам должен узнать все, мне же приказано только помочь тебе в этом.

— А мне, — в тон заметил Пес, — проследить, чтобы все было без обмана.

— Твой хозяин, как всегда, недоверчив.

— И на то есть причины, не так ли, Фрейя? — Все-таки пес улыбался по-собачьи; и как это только удавалось ему при человеческом лице? — Одни перышки Локи чего стоят…

— Собака лает, — сквозь зубы выдавила Фрейя. — Ты, хранильник, должен увидеть одного Мученика. Он скажет то, что понадобится тебе в самый тяжелый миг паломничества.

— Какого паломничества? Я не христианин.

— Вся жизнь человека — паломничество, но только редким из вас удается разгадать его цель. Скажи, знаешь ли ты, ради чего живешь?

— А ты — знаешь?

— Я не живу, — невесело улыбнулась Фрейя. — Я существую.

— И не даешь жить другим, — проворчал Пес. — Знаешь, Миронег, что произошло бы, если бы ты попробовал еду и вино с этого стола? Дверь избы навсегда закрылась бы за тобой, и до конца мира ты остался бы здесь, в сенях обители мертвых. А конца мира здесь не будет никогда, поверь мне…

— Теперь ты понимаешь, отчего я так поступила, — сказала Фрейя. — Что может быть хуже вечного одиночества?.. Пойдем, хранильник, Мученик ждет тебя!

— А меня? — спросил Пес.

— Тебе это нужно?

— Нет, но все же… Приятно, когда тебя ждут.

— На нашей дороге не может быть ничего приятного, — сказала Фрейя. — Мы отправляемся в мир бесконечных смертных мук.

Миронег решил не спрашивать, что за Мученик ожидает его, рассчитывая все выяснить позже, на месте.

— Скажи, божественная, — вкрадчиво сказал Пес. — Что же все-таки хуже, испытывать вечные смертные муки или постоянно и безответно мечтать о мужчине?

— Тварь, — с чувством сказала Фрейя, поворачиваясь к стене напротив входа.

После зубастого входа Миронег ожидал от избы чего угодно, и разошедшиеся сами собой бревна уже не удивляли его и воспринимались как должно. Не взволновало и то, что при такой дыре изба неминуемо должна была сложиться внутрь и рухнуть. Словно неведомая рука придержала крышу, не позволяя ей похоронить под собой обитателей избы.

В помещение хлынул яркий солнечный свет, и именно ему удалось вывести Миронега из стоического спокойствия. На дворе уже должна была господствовать ночь, и дневной свет недвусмысленно указывал, что за стеной избы открылся иной мир.

Но должны же куда-нибудь вести сени? Ведь, кажется, так назвал Пес внутренности избы?

В ином мире царило лето. Трава, вымахавшая за весну чуть ли не в человеческий рост, потемнела на острых концах, мрачно встречая жаркие солнечные лучи. Стоявший на пригорке неестественно огромный и мощный ясень повесил съежившиеся листья и всем своим видом давал понять, как плохо ему без дождя.

Туда, к ясеню, и повела Фрейя Миронега. За лекарем бодро затрусил Пес, успевая по пути обнюхивать маленькие желтые цветки, выступавшие из высокой травы. Спеша за Фрейей, Миронег успел заметить, как Пес пытается пометить облюбованное место. Задрав ногу, он, для страховки и равновесия, расправлял крылья, превращаясь при взгляде издали в причудливую бабочку-переростка.

Фрейя шла достаточно быстро, пытаясь заставить Миронега вспотеть и запыхаться. Лекарь удивлялся, как легко она передвигается, невольно вспоминая задранный подол сарафана и гнилое мясо на потемневших костях.

Кора ясеня была неровной, и Миронегу показалось, что она шевелится. Вскоре стало ясно, что это не морок. Просто дерево от корней до нижних ветвей было покрыто сплошной массой отливающих гнилью зеленых навозных мух. Их гудение способно было заглушить шелест листьев.

Особо много мух было у земли, где темнела большая лужа, словно леший наносил воду из ручья или реки. От лужи ветер принес тяжелый сладковатый запах разложения, и Миронег узнал по зловонию, что это не вода, а кровь. Она натекла достаточно давно и от этого успела свернуться и протухнуть.