Шеломянь

Кметь говорил покровительственно. Конечно, он думал, что лекарь напуган, как хомяк в когтях совы, вот и спросил пустое. Лишь бы только услышать, что он не один.

Значит, голос того же происхождения, что и свет из черепных глазниц. Что ж, становится еще интереснее.

Миронег перешагнул через лежащие на влажной земле гнилые жерди и наступил носком сапога на ничем не потревоженную прошлогоднюю траву.

СТОЙ-СТОЙ-СТОЙ

Так не бывает, но в лишенном эмоций голосе Миронег услышал раздражение.

Или захотел услышать? Не любит человек, когда к нему равнодушны, лучше ненависть, чем безразличие!

НАЗАД!

Нет, не ошибка. Голос действительно вышел из себя, хотя это и похоже на бред какой-то! Голос — из себя вышел?

Неожиданно мох на глухой стене избы зашевелился, и лекарь увидел, как бревна раздвигаются, обнажая изогнутые внутрь мертвенно-синие клыки. Длинный змеиный язык ударил воздух на расстоянии вытянутой руки от Миронега.

— Что случилось? — спросил кметь, заметивший, как северский посланец пошатнулся на ровном месте.

— Ничего, — сказал Миронег. — Поскользнулся.

— Ты там поосторожнее. Углы бревен острые, темечком приложишься — свет белый невзвидишь!

— Постараюсь.

Чего постараюсь, думал Миронег. Темечком приложиться, что ли?

«КТО ТЫ?» — спросил Миронег своего незримого собеседника. Говорил он про себя, рассчитав, что именно так, скорее всего, будет услышан.

ХОЗЯЙКА

«ЧТО ТЫ ЗА ХОЗЯЙКА, ЕСЛИ ГОСТЯ НЕКОРМЛЕНЫМ НА УЛИЦЕ ДЕРЖИШЬ?»

ВХОДИ, КОЛИ ХОЧЕШЬ

Миронег был готов поклясться, что в голосе послышалось злорадство.

Клыки втянулись внутрь бревен с тихим отвратительным всхлипом; Миронег, зябко поеживаясь, прошел внутрь избы, настороженно глядя иа хищный проем двери. Острия клыков неясно отсвечивали во влажно блестевших лунках на пороге, и Миронег не решился поднять голову и посмотреть на верхнюю челюсть избы. Лекарю пришлось кланяться низкой притолоке. Самое время захлопнуть пасть, подумалось ему некстати, да и внутри низкий покатый потолок давил и действовал на нервы.

В избе никого не было, зато в дальнем углу, перед гладко струганной лавкой, стоял стол, щедро уставленный блюдами с едой, которой хватило бы на хороший ужин для нескольких изголодавшихся обжор. Миронег, добровольно лишивший себя горячего ужина, принесенного в жертву любопытству и настоятельной просьбе путеводной нити из мира мертвых, невольно сглотнул слюну, разглядывая нагромождения овощей и фруктов, небрежно напластованных кусков мяса и запечатанных воском кувшинов с вином. В центре этого великолепия на деревянном поддоне красовался жареный лебедь. Искусный повар расправил ему крылья, словно пытаясь помочь птице подняться над страшной столешницей, ставшей местом посмертного надругательства над несчастным воздухоплавателем.

ЕШЬ

Миронег не собирался заставлять себя долго ждать и уже направился к столу, как неожиданно натолкнулся на невидимое препятствие. Глаза отказывались подсказать, что мешает проходу, и препятствие само решило прояснить ситуацию:

— Постарайтесь, пожалуйста, в дальнейшем быть несколько осторожнее!

Голос невидимки был непохож на отдававшиеся в голове Миронега гулким эхом холодные слова Хозяйки. Голос был эмоционален и доброжелателен, пушист так же, как нежная длинная шерстка, которую нащупал Миронег, пошарив перед собой руками.

Голос — был.

Миронег его слышал ушами, как было естественно за стенами этой странной избы. Слышал, а не воспринимал непосредственно внутри себя, как незваного и оттого опасного гостя.

— Будьте любезны, — продолжал голос, — сделать вид, что вы ничего не почувствовали и не услышали. Поверьте, так будет лучше для нас обоих, уверяю вас. И постарайтесь следовать моим советам! Прозвучит, может быть, несколько странно, но от этого в данное время зависит даже не ваша жизнь, а большее — судьба. Простите, если выражаюсь несколько выспренно, но таково полученное воспитание, а переступить через него сложнее, чем через Мировое Дерево.

Голос внушал инстинктивное доверие, и Миронег решил подчиняться, пока это не станет вызывать опасений.

САДИСЬ И ЕШЬ

Хозяйка справилась с собой и говорила ровно, без эмоций. Так на севере произносят последние напутствия живым их родичи, умершие во время полярной ночи. Давно, еще в начале своих странствий, Миронег видел у саамов обряд проводов покойников, проводившийся в первый день, когда солнце ненадолго появлялось после ночи над линией горизонта. На высоком берегу плененного льдом океана саамы ставили несколько чумов, куда приносили вымороженных до одеревенения за долгие недели полярной зимы трупы своих мертвецов. Хоронить ночью было нельзя, тогда души умерших попадали во власть темных сил, вот и росла на окраине стойбищ поленница из заледеневших тел, заботливо огороженная от набегов хищников стеной из нарубленного большими брусками слежавшегося снега. С первыми лучами весеннего солнца лед трескался, мертвецы размыкали губы, и родственники умерших в последний раз могли поговорить с ними, прежде чем старейшины поднесут факелы к шкурам, покрывавшим чумы, и жаркое пламя растопит лед и снег и превратит в пепел бренные останки.