Шеломянь

Упавшие сверху арканные петли надежно запеленали арабского купца. Кто-то, подъехав сзади, заткнул в рот Аль-Хазреда сложенную в несколько слоев тряпку и закрепил ее плотной повязкой, стянутой узлом на затылке.

А вот о шапке, сбитой стрелой, нападавшие не побеспокоились, и она осталась лежать в снегу.

* * *

От Царьграда к Киеву не плывут, идут бечевой, утирая пот и поминая недобрым словом кораблестроителя, подобравшего злодейским образом самые тяжелые доски для лениво отгоняющего волны встречного течения струга.

Проще зимой, когда лед превращает реки в санные пути и купеческие караваны, растянувшись на несколько полетов стрелы, гонят весь световой день от одного постоялого двора к другому.

Начало 1185 года от Рождества Христова, хотя такого летосчисления тогда еще и не было на Руси, выдалось таким морозным, что даже непокорный в обычные годы Днепр сдался и позволил заключить себя в ледяную кору, по которой проложили санный путь особо рисковые торговцы. Цо этому пути, оставляя за собой низкий шлейф поднятого полозьями снега, мчался небольшой купеческий караван. Он уже поравнялся с Михайловским собором Выдубиецкого монастыря, поставленным, по преданию, на том самом месте, где «выдыбал», выбрался из воды идол Перуна, сброшенный в воды Днепра повелением князя Владимира Красно Солнышко, решившего предать собственных богов в угоду политическому союзу с могущественным соседом — Византией. О судьбе идола рассказывали разное. Кто говорил, что баграми его столкнули обратно в реку и после специально назначенные князем люди гнали его до проклятого острова Хортица, языческого капища, где одни купцы благодарили русских богов за то, что те позволили живыми и нетронутыми пройти владения киевского князя, а другие — молили о милости на этом опасном пути. Кто нашептывал, что Перун сам ушел в другие земли, не желая более видеть народ, предавший старого господина. Находились и такие, кто рассказывал, будто идол Перуна схоронился выше, в пещерах, где вскоре основали монастырь святые Антоний и Феодосии. И до сих пор случается, что добровольно замуровавшие себя в пещерах схимники видели явление бесовское, прячущегося от гнева Божьего в земных глубинах языческого кумира.

Сам Киево-Печерский монастырь выступил на пути купцов неожиданно, когда после крутого изгиба Днепра караван вынесло прямо к преграждающему путь мысу, где темнели деревянные шатры стенных забрал и башен, охранявших покой и благочестивые раздумья монахов. Несмотря на мороз, за проймами бойниц поблескивали шлемы и Доспехи монастырской стражи, ибо сказано: «Не мир я принес, но меч». Это верно, коли не хочешь, чтобы тебе грозили мечом, сам готовь клинок подлиннее. Княжеские усобицы и набеги кочевников сделали киевских монахов не меньшими знатоками воинского искусства, чем дружинников в пограничных крепостях и на заставах.

Ворота в город закрывали с закатом, и купцы спешили, чтобы не пришлось ночевать в пригородных харчевнях. В последние годы на постоялых дворах пошаливали, а по весне из Днепра вылавливали все больше неопознанных, раздетых донага трупов с перерезанными глотками. Кормить рыб — занятие, безусловно, гуманное, но служить кормом купцам отчего-то не хотелось.

Связка мехов, перекочевавшая в руки начальника караула, сделала приворотную стражу несколько любезнее, чем обычно. Лениво ткнув древком копья в несколько мешков, набросанных в сани, один из сторожей махнул рукой, показывая, что можно проезжать.

И купцы, пугая разбойничьим присвистом замешкавшихся на улицах прохожих, не замедлили воспользоваться приглашением. Только вот никому не пришло на ум спросить у сидевшего в одном из мешков Абдула Аль-Хазреда о его желании вновь увидеть мать городов русских, как по причине плохого владения русским языком назвал свою новую столицу, завоеванную у конунга Аскольда, ярл Хельги, больше известный нам по летописям как Вещий Олег.

Аль-Хазред, извиваясь в искусно наложенных путах, старался гнать воспоминание об обещании, данном несколько лет назад тысяцким Лазарем, отправить купца, если он осмелится вернуться в Киев, на крюк скотобойни. Надежда была, правда, не на забывчивость Лазаря, а на то, что тысяцкого нет в городе.

Так Аль-Хазред попал в Киев, но не среди победителей, как рассчитывал после переговоров с Кончаком, а пленником неведомых врагов. Но араб был жив, и судьба могла еще прихотливо сменить яастроение. Аль-Хазред верил в судьбу.

Кисмет, как говорится.

Постоялый двор, где остановились купцы на эючлег, не отличался особыми удобствами. Однако толстые стены надежно ограждали от незваных .эстей снаружи, а гулкий лай сторожевых собак, поносившийся с псарни, внушал надежду на безмятежный, насколько это вообще возможно с на-Зитой калитой в чужом городе, отдых и сон.