Шеломянь

По покрытой трупами улице переяславские дружинники протащили и бросили у копыт княжеского коня старика в холщовой рубахе. Босые стопы старика кровоточили, рубаха оказалась выпачканной и порванной в нескольких местах. Выцветшие за долгую жизнь старческие глаза смотрели на князя без осуждения. Другое прочел в них Владимир Глебович, то самое, что услышал незадолго до этого в речах Игоря Святославича, — презрение.

— Передай своему князю, старик, — Владимир Переяславский старался не встретиться со стариком взглядом, — поклон от брата его, Владимира Глебовича, и скажи также, что приемом, оказанным мне в его землях, я доволен. Народ у вас щедрый, — дружинники Владимира загоготали, — так что пускай еще ждет в гости!

Старика отшвырнули в сторону, и дружина потянулась в обратный путь. Ехали, не снимая доспехов. Было тяжело и жарко, но жизнь дороже удобства. За дружиной шел обоз, набитый отобранным в разграбленных деревнях добром.

Старик поднялся на ноги. К нему подбежали двое мальчишек, чудом спрятавшихся в кустах неподалеку. Весь день старик и мальчики собирали трупы в самый большой из уцелевших домов деревни. Затем старик высек огнивом искорку, которая упала на пук соломы и мигом расцвела багровой раной огня.

Дом горел долго, став местом огненного погребения для жителей недавно многолюдной деревни. Никто не читал над ними погребальных молитв; священника зарубили одним из первых. Пепел священника, умершего без покаяния, мешался с пеплом его прихожан, ленивых и скептичных, часто подшучивавших над истовой верой во Христа, ставшей для священника жизнью. И не отличить уже было, где пепел той девочки, которую пытался закрыть собой священник за секунду до гибели, и где прах пахаря, пробившего вилами кольчугу убийцы девочки и принявшего смерть от десятка ударов мечей по незащищенной голове и груди.

Будем надеяться, что Бог не формалист и покаяние — не главное для него. Эти люди не менее святы, чем князья Борис и Глеб, канонизированные православной церковью, ибо невинноубиенны. Будем надеяться, что оставшийся для нас безымянным священник обретет свой христианский рай.

Будем надеяться.

Что еще остается?

* * *

Пока переяславская дружина разоряла деревни северского князя, в половецком лагере хватало своих проблем.

Ханские родственники пребывали в растерянности, не в силах понять Кобяка, ведущего, по их мнению, войско к верной гибели на чужой земле. И все больше крепло убеждение, что дело не обошлось без злого духа, подчинившего себе волю и разум хана.

Таких мыслей придерживался и великий шаман Лукоморья, собравший в своей юрте ближайших Кобяку людей.

До посвящения шамана звали Токмыш, нынешнего его имени не знал никто. Половцы верили, что после встречи с духами меняется не просто поведение человека, преобразуется его сущность. Духи потустороннего мира раздирали своими когтями тело испытуемого в поисках необычного. Считалось, что у шамана с рождения в скелете имеется лишняя кость и духи, словно препараторы-таксидермисты, искали ее, чтобы убедиться в истинности выбора.

Духи являлись в наш мир в разных обличьях. Для Токмыша дух обернулся волком в степи. Отливающий сединой убийца неслышно выпрыгнул из высокой травы на небольшой отряд половцев, в один миг рассек острыми клыками шеи двух лошадей, лапами перебил хребты их всадникам. Оглушенного при падении с коня Токмыша он поднял, словно невесомого, и унес, закинув бесчувственное тело на спину.

С Токмышем простились, как с мертвым, но он появился через семь дней. На плече у него висела серая волчья шкура, отсвечивавшая серебром, а волосы самого Токмыша стали жесткими и седыми, словно волк поделился своей мастью с человеком.

Токмышу было тогда семнадцать лет. Никто, и сам Токмыш в том числе, не знал, когда в него войдет дух. Чаще это случалось ночью, когда луна набирала силу и светила полным диском. Токмыш уходил из стойбища и выл, запрокинув голову и закрыв глаза. И ему отвечали волки из лесов и оврагов, из степи и с берегов рек, и такая тоска и мука была в этом вое, что воины в разбросанном вокруг лагеря охранении поглубже натягивали на уши войлочные колпаки, стараясь хоть как-то скрыться от этих звуков.

Однажды ночью Токмыш пропал. Вернулся он не скоро, и за спиной его, в волчьей шкуре, с которой он не расставался, был завернут некий круглый предмет. Когда Токмыш развернул шкуру, то любопытные смогли увидеть шаманский бубен. На его деревянную основу была натянута шкура неведомого животного, и никто из скотоводов-половцев так и не смог догадаться какого же. Шкура была двуцветной, и часть бубна оказалась белой как снег, а часть — черной, как грязь на снегу. Бубен объединял верхний мир добрых духов и нижний мир духов зла, и немногим шаманам дано общаться с обоими мирами.