Шеллшок

Я поиграл ключом зажигания.

– Хорошо, считай, что ты меня убедил. Но не дай Бог меня там убьют. Я все равно вернусь и расправлюсь с тобой. Но, должен признаться, я являюсь тем белоснежкой, который не считает, что твое умственное развитие хромосомнее пиротехника, или как ты там его обозвал, закончилось в возрасте 11 лет. Во всяком случае, не совсем.

Он беззаботно рассмеялся.

– Нет, я точно буду гореть в аду.

– Будем гореть на пару, босс.

Ему это понравилось.

– Не знаю, почему я это тебе говорю, но удачи тебе, Энди-пиджачок. Надеюсь, ты выберешься.

Он показал свои белоснежные зубы.

– Я-то выберусь, будь спок. Может быть, даже успею прихватить с собой свою машину, если ты ее, конечно, оставишь, где условились.

Неожиданно он шагнул ко мне и протянул руку. И, что самое странное, я с удовольствием пожал ее. Черт знает, что Эндрю Фостер сделал в своей жизни, разве что никогда не стрелял в людей, но он был довольно симпатичным малым.

– Может быть, мне куда-нибудь тебя подбросить?

– Нет, если ты направляешься в Скоттсдейл, а я подозреваю, именно туда ты и направляешься. Мне в другую сторону, куда-нибудь к юго-западу от Финикса. Там легче раствориться во тьме. – Он опять ухмыльнулся. – Коты гуляют сами по себе, особенно черные.

Я направился к двери. Когда я выходил из его квартиры, он сидел за столом, потирая челюсть, и улыбался. Я надеялся, что не ошибся в нем и не добавил к двум-трем совершенным ошибкам новую.

С Хейден-стрит я свернул на Мак Довел-роуд и погнал на восток к Мезе. Через две или три мили справа показались два здания-близнеца, соединенные крытыми переходами на втором и четвертом этажах. Это был «Медигеник Госпитал».

Я медленно проехал мимо, осматривая окрестности и выбирая место для стоянки. Четвертый, то есть верхний этаж западного крыла являл собой длинный ряд окон: двенадцать комнат – шесть со стороны, выходящей на Мак Довел, и шесть с задней стороны. Девять комнат занимали пациенты, в остальных трех находилась комната для отдыха врачей, небольшой угловой кабинет главного хирурга и просторный, на 150 квадратных метров зал с перегородками, которые превращали его в трехкомнатные апартаменты председателя правления больницы доктора Филиппа Блисса. Именно там и видел Романеля Энди – в небольшой спальне Блисса. И мне предстояло всего лишь попасть туда. Ну, и выйти обратно. С Романелем. Или с тем, что от него останется.

Я развернулся, заехал на стоянку с западной стороны здания, свернул налево и медленно покатил к главному входу. Обе здоровенные двери из оплавленного в металл стекла, каждая метра два в ширину и около трех в высоту, были закрыты и надежно защищали вестибюль от сегодняшнего пекла градусов, наверное, около 41°С. Над дверями, прямо в бетонной стене ржавого цвета, были прикреплены в виде арки черные сверкающие на солнце буквы высотой не менее полуметра: «Аризона Медигеник Госпитал».

Где-то на этой самой стоянке тринадцать дней тому назад в Романеля стрелял ковбой Джей Гроудер, и сам Романель стрелял в Энди Фостера. Я проехал в дальний конец здания, оставив по левую сторону еще одну стоянку, наполовину забитую автомобилями, повернул вправо и поехал вдоль здания с задней стороны.

Пока все в порядке. По словам Энди, где-то здесь, на самом конце восточного крыла больницы «Медигеник», находится вход в помещение экстренной помощи, а сразу за ним, если верить Энди, должна быть кладовая, «куда на время сваливают жмуриков, пока не найдут для них постоянного места». Я понял, что это что-то вроде больничного морга. Обычно в этой маленькой комнате редко кто бывает, кроме трупов, так что для меня это был относительно безопасный вход в здание. Ну и, разумеется, выход для меня и моего груза, если до этого дойдет дело.

Припарковался я прямо напротив парочки неприметных деревянных дверей без всяких табличек, и за ними, должно быть, находились умершие пациенты. Я остановился, протиснувшись как можно левее, вплотную к высокой бетонной стене высотой метра три, и левое переднее крыло моей тачки едва не царапнуло один из белых знаков, запрещающих парковку.

При этом оставалось место около двух с половиной метров между моей красной жестянкой, вернее, жестянкой Энди, которую, как я надеялся, не вычислят, и входом в морг. Вполне достаточно, чтобы туда протиснулась еще одна машина, но, возможно, недостаточно для кареты скорой помощи. Впрочем, у меня не было желания думать о таких мелочах, и своих забот было по горло.

Я взял с сиденья свою широкополую шляпу и нахлобучил на голову. Потом вылез и, оставив машину незапертой, быстро зашагал к деревянным дверям. В полуметре над моей головой, наподобие прозрачных дефисов, всю заднюю стену здания подчеркивал длинный ряд стеклянных блоков. Откупорить простой запор было делом одной минуты, и дверь открылась внутрь. В лицо мне полыхнул холодный воздух, и я вступил в зябкий полумрак, прикрыв за собой дверь.