Шелепин

«Потом, – вспоминал Хрущев, – мы объясняли полякам, что наши войска вообще не двигались к Варшаве, а проводили военный маневр, по выполнении которого остановились в пункте, назначенном согласно плану маневров. Конечно, никто не поверил нашим объяснениям, но все были довольны, что войска остановились».

Хрущев понял, что лучше не вмешиваться и дать полякам определенную самостоятельность. Владислава Гомулку избрали первым секретарем Центрального комитета Польской объединенной рабочей партии вопреки воле Москвы. Гомулка оставался у власти четырнадцать лет. В декабре 1970 года его сняли со всех постов после забастовок рабочих. В феврале 1971-го вновь исключили из партии…

События в Варшаве ударили по маршалу Рокоссовскому. Он был выведен из политбюро Польской объединенной рабочей партии и потерял пост министра.

Гомулка объяснил Хрущеву:

– Поймите, при современном положении вещей у нас нет доверия к Рокоссовскому. Лучше ему вернуться в Советский Союз.

Константин Константинович вернулся в Москву.

– В России меня всегда считали поляком, а в Польше я оказался русским, – с горечью говорил он.

В Кремле Хрущев сказал членам президиума ЦК КПСС:

– Учитывая обстановку в Польше, следует отказаться от вооруженного вмешательства. Проявить терпимость.

Все согласились с первым секретарем.

20 октября, по просьбе польского руководства, на президиуме ЦК решили отозвать из Польши всех советников КГБ.

«К моему изумлению, – рассказывал Хрущев, – Гомулка резко возражал против предложения о выводе наших войск, сделанного в 1957 году, и стал доказывать необходимость и полезность их пребывания на территории Польши.

Я был удивлен. Ведь помнил, как поляки поносили нас в 1956 году, когда всех собак вешали на Советский Союз, называли нас оккупантами, кричали: «Русские, убирайтесь домой!» – и потребовали, чтобы Рокоссовский был отозван…

А теперь тот же Гомулка не хочет и слышать о выводе советских войск из Польши. Пребывание наших войск на территории Польши не вызывалось военной необходимостью, а содержание их обходилось нам очень дорого. Я выяснил, что мы очень много платим в бюджет тех государств, в которых находятся наши войска. Вот почему Гомулка возражал: в интересах польского бюджета. Польше экономически выгодно получать от нас валюту за пребывание там советских войск. А мне он заявил:

– Тут политика, а политические выгоды не измеряются количеством материальных затрат».

Во время одного из визитов Гомулки в Москву они с Хрущевым должны были вместе выступать на митинге советско-польской дружбы. Никита Сергеевич неожиданно предложил рассказать правду о Катыни. И вроде бы Гомулка отказался:

– Это слишком трагическое событие для нас, чтобы говорить о нем на митинге. А документы у вас есть? Вы готовы ответить на вопросы семей, где тела остальных исчезнувших поляков. Нет, не с митинга надо начинать.

Хрущев был человеком настроения, импульсивным и в такие минуты был способен на многое. Но когда Гомулка в следующий раз сам завел разговор о Катыни, уже Никита Сергеевич наотрез отказался возвращаться к этой теме:

– Вы хотели видеть документы. Нет документов. Надо было просто сказать народу правду, как я предлагал…

Документы сохранились, и Хрущев об этом знал. По его поручению ими занялся председатель КГБ Александр Шелепин. 3 марта 1959 года он представил Хрущеву написанное от руки предложение уничтожить учетные дела расстрелянных польских офицеров.

Для советских органов, доложил Шелепин, они «не представляют ни оперативного интереса, ни исторической ценности. Вряд ли они могут представлять действительный интерес для наших польских друзей. Наоборот, какая-либо непредвиденная случайность может привести к расконспирации проведенной операции со всеми нежелательными для нашего государства последствиями. Тем более что в отношении расстрелянных в Катынском лесу существует официальная версия.

Для исполнения могущих быть запросов по линии ЦК КПСС или советского правительства можно оставить протоколы заседаний тройки НКВД СССР, которая осудила указанных лиц к расстрелу, и акты о приведении в исполнение решения троек.

Эти документы незначительны и хранить их можно в особой папке».

Основные документы были уничтожены, а оставшиеся, включая записку Берии, решение политбюро о расстреле от 5 марта 1940 года и письмо самого Шелепина, хранились в запечатанном пакете в личном сейфе заведующего общим отделом ЦК КПСС Константина Устиновича Черненко. Получив повышение, он передал пакет в VI сектор общего отдела, который ведал архивом политбюро. Эти документы показывали Андропову и Горбачеву, когда они становились генеральными секретарями.

Но Горбачев и в разгар перестройки делал вид, что ничего не знает. Он вручил запечатанный пакет с катынскими документами Борису Ельцину в декабре 1991 года, когда покидал Кремль и происходила официальная передача власти. И только Ельцин распорядился предать документы гласности.