Шейх и звездочет

— Надо их достать, реставрировать, предложить куда-нибудь. Чего под спудом хранить, не те времена. Конечно: блажен, кто про себя таил души высокие созданья и от людей, как от могил, не ждал за чувство воздаянья! Помнишь?

— А как же. Вот и таю, и остаюсь блажен.

— Мне твой «Эликсир молодости» запомнился. А ты читал мою книгу о Пушкине?

— Объемистый труд, глубокий. Но есть и неточности. У меня записано, сейчас покажу.

— Потом, Николай, потом, успеется еще.

Сорвавшийся с места Николай Сергеевич возвращается на место, спросив вдруг:

— А ты мою о Пушкине читал?

— Помилосердствуй, Николенька, какую?! Я и газетной заметки из виду не упускаю. Не видел, не слышал...

— «Пушкин—декабрист». Недавно закончил. Кое-кто из наших уже почитал. Погляди. — Николай Сергеевич с мальчишеской расторопностью извлекает из-под стопки бумаг на письменном столе одну из четырех хорошо нам известных общих тетрадей в оберточной из-под сахара или макарон бумаге поверх своих дерматиновых обложек, в которых он «таил» свой многолетний изыскательский труд о Пушкине. Эти тетрадки главу за главой Николай Сергеевич читал нам. Но ему, естественно, хотелось показать их специалисту.

— Хочешь сказать, что Пушкин был причастен к тайным обществам декабристов?

— Не причастен, а состоял в тайном обществе.

— Гм-м... — Семен Васильевич раскрывает тетрадку. — У тебя почерк еще мельче стал. Смотри, испортишь зрение.

— Пока не жалуюсь.

— Так-с... — Профессор снимает очки и ведет утиным носом по рукописи. — Не ты первый сие доказать замыслил. Но любопытно, любопы-ыытно. Ага... С лицейского периода начинаешь копать. — Профессор примолкает, углубляется в чтение, переворачивает страницу за страницей. — Надо внимательно почитать. Ты мне дашь домой?

— Это единственный удобочитаемый экземпляр.

— Удобочитаемый? Здесь криминалист нужен. Но ничего, разберемся. — Семен Васильевич деловито принимает из неуверенных рук Николая Сергеевича остальные три тетради и уж больше не листает их, а сразу прячет у себя в портфеле. — Не беспокойся, Николай. Прочту, сделаю пометки, все равно тебе переписывать придется, в таком виде ни одна машинистка не расшифрует. Кстати, Татьяну Георгиевну не видел? — Голос профессора ровен, он вновь сажает на нос очки и смотрит уменьшившимися глазами.

— Татьяну Георгиевну? — встрепенувшись, переспрашивает Николай Сергеевич, тем самым выигрывая время, чтобы хоть немного унять волнение. — Пять лет назад. В школе номер двадцать восемь, куда меня пригласили рассказать учащимся о развитии у нас астрономии. Точнее сказать, заявка из школы в обсерваторию поступила, а уж там... мне поручили. У меня как раз статья была опубликована о наблюдении еще в мае тысяча семьсот шестьдесят девятого года учителем Казанской гимназии прохождения Венеры по диску Солнца.

— Помню, помню, в московском выпуске «Историко-астрономических исследований». Примечательный материал.

— Так вот, стало быть, я и рассказал о Комове, о его первой в нашем городе астрономической обсерватории. Вопросов много было: где? В каком месте города? Какая? Потом о Литтрове рассказал, о Симонове...

— Это ясно...

— А Таню... А Татьяну Георгиевну я встретил после своей лекции в коридоре школы. Она, выяснилось, математику там у них вела.

— Вела?

— Да, а сейчас не знаю.

— И сейчас ведет. Всю ту же математику, все в той же школе. У всякого своя чаша... Это ты верно заметил.

Николай Сергеевич молчит. Смолкает и Семен Васильевич. Каждый погружен в «свою чашу». Трещит-гудит печь, пляшет в ней и на наших лицах пламя.

— Ты знаешь сумасшедшего математика Жданова? — прерывает молчание Семен Васильевич.

— Знаю, — отзывается Николай Сергеевич.

— Кто он?

— Сумасшедший математик Жданов.

— Знаю, что сумасшедший. Кто он у вас в университете?

— Старший преподаватель.

— Он обезумел... от Тани, — понизив голос и озираясь на дочь, произносит Семен Васильевич. Но Юлька не слушает его. Она шепчет что-то Шаиху на ухо и хихикает.

— Не может быть, — говорит ровно Николай Сергеевич.

— Почему?

— Так как у него нет ума.

— Ты изменился, Николай.

— Годы всех меняют. И ты вон уже не вороной, и я пегий.

— Я не о внешности. — Семен Васильевич барабанит ногтями по подлокотнику кресла. — Острить научился.

Николай Сергеевич вздыхает, останавливается взглядом на пламени в печи.

— Жданов предложение ей сделал, — почти шепотом произносит профессор.

— Ну что ж, дай-то бог, как говорится, счастья ей, — без промедления отвечает Николай Сергеевич и оживляется: — Читал статью Агреста «Космонавты древности»? За этот год «На суше и на море».

— За прошлый.

— Ах да, уже шестьдесят второй пошел. Любопытная статья, надо сказать. Принципиально нового в ней ничего нет, но сам факт бесстрашной публикации гипотезы отраден. — Николай Сергеевич устремляется к стеллажу, выхватывает из тесного коленкорового строя толстую, темно-синюю книгу. — Вот!

Семен Васильевич берет ее, снимает очки, листает.

— Дашь почитать?

— Конечно. За статьей два научно-фантастических рассказа. Обрати внимание.