– Ладно, – завтра у нас микробиология спрошу у препода, знает ли он такую бактерию. Напиши мне название, а то забуду. И где он в организме живет, тоже напиши.
Улыбаясь, я написал название по латыни. А что, может быть, благодаря наивным Пашкиным вопросам Нобелевку получат не австралийцы, а наши, доморощенные специалисты?
– Может, скажешь, в чём ещё я изменился? – спросил, пока брат прятал записку в дипломат.
– Скажу, конечно. Ты, брательник, совсем монахом заделался. Я думал, что ты как с армии придешь, начнешь девок менять, как перчатки. А у тебя до сих пор так ни одной и не появилось.
У нас даже мама полковника себе нашла, а ты, как тютя, какой-то, всё дома сидишь. Эх, я бы на твоем месте, уже кучу баб завел. Хочешь, я тебя с хорошей девчонкой познакомлю? Она мне уже месяц надоедает с такой просьбой. Запала, понимаешь, на твою покоцанную рожу.
– Паша, не издевайся, – взмолился я. – На фиг мне твои одногруппницы сдались? У меня, между прочим, своих хватает. Есть там, несколько девиц, которым время некуда девать, так они достали своими предложениями, то в кино сходить, то просто на лыжах покататься.
В ответ на мои слова Павел уныло покачал головой и покрутил пальцем у виска.
А я и сам удивлялся своему нежеланию заводить отношения с противоположным полом, вроде бы и девушки симпатичные были. И вроде бы нашел объяснение этому обстоятельству. Я грустил по Люде. Нет, не той, что сейчас жила в Вытегре. Грусть была по женщине, с которой мы прожили много счастливых лет, что ушла от меня несколько лет назад и которую уже не вернешь. Наверно, именно этим чувством объяснялось мое поведение. Но Пашке ведь этого не расскажешь, так же, как и маме, которая была, скажем так, весьма удивлена моим нежеланием, встречаться с девушками. Наверно моя судьба в этой жизни носить печальную маску Пьеро, которую никто кроме меня самого не замечает.
Наша мирная беседа была прервана мамой.
– Ребята, послушайте, я знаю, что у вас завтра вечер свободный. Саша, надеюсь, у тебя никаких внеплановых дел не намечается?
Я мотнул головой в знак согласия.
– Очень хорошо, тогда завтра к шести часам к нам в гости придет знакомиться Сергей Петрович. И я попрошу вас быть на высоте, и показать, что вы культурные, воспитанные дети.
– Мы с Пашкой глянули друг на друга и заржали. Особенно веселился я. У моего брата еще не бывало такого плотного контакта с офицерами Советской армии, какой имелся у меня. Я то прекрасно знал, на каком языке они разговаривают. Где-то слышал анекдот, или что-то вроде него, что если убрать матерные слова из лексикона командного состава, то эффективность выполнения боевой задачи упадет на восемьдесят процентов. И нисколько не сомневался, что Сергей Петрович Гончаров тоже прекрасно владеет русским матерным языком и ему до лампочки, какие мы культурные и воспитанные. По своей работе видел он сотни таких, как мы парней и должен с первого раза определить чего мы стоим.
Естественно, готовка ужина легла на мои плечи. Но я возражать не стал. Как ни странно, завтра у меня рабочий день продолжался всего до двух часов. Ни репетиции, ни учебы не предвиделось. Так, что мы с мамой обсудили меню и количество спиртных напитков, и дружно навесили на Пашку их покупку. После чего мама отправилась смотреть телевизор, Пашка продолжил зубрить учебник, а я включил радиоприемник и начал слушать вечерние новости из Стокгольма. В отличие от передач Би-би-си и Голоса Америки на русском языке, шведские новости никто не глушил. Поэтому качество передачи было отличным.
Следующим днем, когда время шло к вечеру мы втроем ожидали гостя.
Ну, как ожидали? Я все еще толкался на кухне. Мама с утра ненароком сказала, что Гончаров любит выпечку, вот я и завелся испечь рыбники с палтусом. Завел тесто, а Пашка, растяпа, когда я ушел на работу, снял корчагу с опарой с подставки на радиаторе отопления, чтобы что-то достать с полки, а назад поставить забыл. Так, что когда я пришел с работы, опара почти не поднялась. Поэтому пришлось пироги оставлять на потом.
А сейчас этот олух, в отличие от меня, сидел около своей приставки и, надев наушники, слушал новые записи. Визит маминого ухажера его особо не волновал.
Мама, в новом красивом платье, с красными пятнами на лице, оставшись не у дел, беспокойно слонялась по квартире, и периодически пыталась помочь мне, а когда её прогоняли, уходила к себе и начинала переставлять тарелки с салатами и закусками на столе.
Я, наконец, допек рыбники и безе с молотым грецким орехом и, сняв фартук, отправился привести себя в более приличный вид.
Когда после этого зашел в мамину комнату, где был накрыт стол, мама бродила вокруг него и на третий раз протирала рюмки полотенцем.
– Мам, да не волнуйся ты так. Не съедим мы твоего полковника, если только немного понадкусываем, – начал я её успокаивать.
– Ох, Саша, я так себя неловко чувствую, всё, кажется, что я что-то нехорошее делаю, – призналась та.
Я засмеялся.