Шеф-повар Александр Красовский 3

От спокойного как сибирский мамонт Тойво Хайме слышать такие слова Паули Ринне приходилось нечасто.

И виноват в этом был алкоголь. Сейчас оба режиссера сидели в буфете театра, в котором кроме них находилась только буфетчица. Именно она принесла им недавно на столик бутылку водки, несколько бутербродов с лососем, нарезанный черный каравай и розетку с маринованными грибами.

Буфетчица была русская, поэтому, о чем говорят два финна, не понимала, но подозревала, что дело может дойти и до рукоприкладства. Однако пока её ожидания не оправдывались. Мужики прикончили бутылку и потребовали вторую.

Риннеопытной рукой набулькал рюмки исказал уже слегка пьяным голосом:

– Тойво, зря переживаешь, все у меня под контролем. Ты просто не в курсе всех событий.

Смотри, ты видел Красовского на сцене всего один раз и сразу понял, что у него есть перспектива. Так ведь?

А я скажу тебе больше – этот парень талантище!

Понимаешь, у него есть чувство сцены, актеры годами этому учатся, а этому парню бог его без меры отвалил.

Честно признаюсь, я его иногда побаиваюсь, когда он начинает монолог.

Ему веришь, понимаешь, веришь! Ты, наверно в курсе, что Красовский только на четверть финн, но когда он произносит руны Калевалы, начинаешь верить, что он именно Куллерво, и никто другой.

Никогда такого не видел!

Ринне помолчал с минуту, потом поднял полную рюмку.

– Давай, выпьем, – предложил он собутыльнику в очередной раз.

Тот естественно, не отказался и, выпив, они продолжили беседу.

– Я его пока придерживаю, – признался Ринне. – Хочется понять, чего еще можно от него ждать. А мальчишка удивляет с каждым днем все больше. Ему всего двадцать один год, вроде бы жизни не видел, но понимает меня с полуслова. Кстати, парень сам по себе видный. Ему даже шрам на лице придает некую брутальность. Как мне кажется, женщины от него будут без ума.

– Смотри, не передержи, – хмыкнул Хайме. – Надоест парню ходить забесплатно, как в самодеятельность, время зря терять и уйдет. Останешься ты без великого гения современности.

– Да, ладно, тебе, не утрируй, о гении никто речь не заводил, просто, признайся сам себе, мало у нас по-настоящему талантливых актеров и актрис.

То, что Ринне сказал лишнее, он понял через секунду.

– Конечно, мало, – горячо поддержал его собеседник. – А почему? Да потому, что главный режиссер театра берет в труппу девицу с улицы, даже не проверив, на что она годится.

– Хм, как-то ты двусмысленно выразился, Хайме, – пробормотал Ринне. – Я, между прочим, женат и жене не изменяю.

– А надо бы, – буркнул Тойво Хайме. – Тогда, возможно, не взял бы на работу Эльвиру Нокелайнен.

– Да что вы все прицепились ко мне с Эльвирой?! – теперь уже Ринне разбушевался. – Тебе она не нравится, труппе не нравится. Даже директор театра вчера что-то такое мне сказал.

Бедная девочка столько пережила. Приехала из Ленинграда в полном расстройстве. Пришлось лечиться от нервного срыва. И зря ты на неё наговариваешь, никто там из театра её не выгонял, она сама ушла.

У нас пока будет работать на ролях второго плана. А дальше будет видно. Время покажет.

Ринне поднял бутылку, повертел её, чтобы убедится, что она пуста.

Тарелки тоже уже опустели. Грибы. лосось, хлеб, все было съедено.

– Хорошо посидели, – сказал Хайме. – Сказали друг другу, все, что хотели сказать, теперь можно и по домам.

– Крепкие мужики, наши финны, – думала буфетчица, глядя, как принявшие на грудь по бутылке водки, режиссеры твердой походкой направляются к выходу. – Натренировались у нас в Советском Союзе. А те, что из Финляндии приезжают слабые совсем, две-три рюмки выпьют и с ног долой.

– Сашкец, знаешь, я заметил, что ты здорово изменился после армии, – как-то вечером сообщил брат, штудируя учебник.

– И в чем это выражается? – поинтересовался я.

– А во всем выражается, ходишь не так, говоришь не так, и вообще у меня такое ощущение создается, что не я учусь на медфаке, а ты. Ты каждый вечер так поглощен изучением своей роли, что не обращаешь внимания, что я у тебя спрашиваю. Вот сейчас специально тебя уже два раза спросил кой о чём. А ты ответил не задумываясь. Я на днях начал думать, что ты мои учебники читаешь, но того о чем ты говорил в учебнике нет. Специально проверил.

– Мда, и чего я ему, интересно, выдал? – подумал я, оторвавшись от надоевших рун Калевалы.

– О чём я хоть рассказал, – пришлось спросить мне.

Пашка усмехнулся.

– Я тут читаю этиологию язвенной болезни, так в учебнике написано, что существует несколько теорий её возникновения. Вот я тебя и спросил, какая из них главная. А ты сразу сказал, что микробная, хотя я не уточнял, что это за теории. Вот почему ты так решил?

– Ну, наверно, прочитал когда-то, – попытался я оправдаться.

– Ага, и о хеликобактере пилори, тоже где-то прочитал? Что-то я о нём ничего не слышал. Ты буквально пять минут назад про него говорил. Типа он вызывает язвенную болезнь. Это микроб такой?

– Вроде бы, – смущенно пробормотал я. Подловил меня братец знатно.