Шеф-повар Александр Красовский 2

Думаю, чтонаша няня с удовольствием бывручила Тане эту приставку на целый день, а сама спокойно смотрела Санту-Барбару, но после такого категорического запрета со стороны хозяйки не рисковала этого делать.

Тяжко вздохнув, я встал, слегка потянулся, разминая затекшие конечности, и отправился к машине. Впереди меня ждали два-три часа споров, согласований и прочих проблем.

И хотя мы все уже решили между собой и пришли к выводу, что снова придется уступить профсоюзам в их требованиях, но сразу соглашаться было нельзя. Профсоюзные лидеры должны были быть уверены, что им удалось с огромным трудом вырвать эти уступки, и что дальше давить на людей дающим им рабочие места и возможность трудится, чревато нехорошими последствиями.

Утром следующего дня я отправился в аэропорт, встречать брата. Сорок два километра до городка Мерста удалось проехать довольно быстро, но все же не так, как рассчитывал. Когда подъехал, в небе над аэропортом Арландо то и дело появлялись самолеты, глянув на часы, понял, что чуть не опоздал, уже через полчаса ожидался рейс Ленинград-Стокгольм. Я не особо помнил, когда Собчак переименовал город, но этим летом 1991 года он всё еще оставался Ленинградом.

Признаюсь, что слушать и читать о творящемся бардаке в бывшей великой стране не хотелось. Это Люда внимательно отслеживала все события в стране и с возмущением рассказывала о них мне по вечерам. Помню, всего лишь несколько лет назад, когда Горбачев стал первым секретарем ЦК КПСС, она с восторгом следила за его выступлениями, радовалась изменениям в стране. Особенно тому, что мы могли беспрепятственно переписываться с родными и даже разговаривать по телефону. Со временем, по мере того, как на Родине дела шли все хуже и хуже, восторги Люды поутихли.

– Ты, как в воду глядел, – как-то раз призналась она. – А я так радовалась, что в Советском Союзе началась перестройка. Но ты в очередной раз оказался прав, Болтун этот Горбачев и больше никто. Мама пишет, что в магазинах пусто, хоть шаром покати, пенсии крохотные, отцу приходится сети ставить, рыбу ловить, хорошо, что в лесу грибы и ягоды выручают.

Но даже в разгар перестройки приехать в Советский Союз мы не могли. Надо мной и Людой дамокловым мечом все еще висели приговоры самого гуманного суда в мире, определившего мне восемь лет лагерей, а Люде десять. И их пока никто не собирался пересматривать.

Мы, естественно, до определенного момента понятия не имели об этих сроках. Просветил нас в этом вопросе Янис Петерс.

Осенью 1987 года мы в очередной раз навестили его в Мальмё, где он жил в скромной однокомнатной квартире, неподалеку от сына. Петерс здорово постарел, но оставался пока еще крепким стариканом.

Встречались мы нечасто, поэтому нам было о чем поговорить. На этот раз основной темой стали перемены в Советском Союзе. Когда Люда сообщила, что надеется в скором времени съездить, навестить родителей, Петерс скептически улыбнулся и рассказал, какие сроки тюремного заключения висят над нашими головами. Своих источников он не назвал, но мне и так все было понятно.

Люда была очень удивлена и расстроена его словами. Я же нисколько не удивлялся. Не зря говорят – бывших разведчиков не бывает, и хотя Петерс уже почти десять лет считался пенсионером, связи с разведкой у него остались.

Для меня откровения старого шпиона особых сюрпризом не оказались, я так и думал, что нас с Людой осудят и дадут немалые сроки. Но почему Люде дали на два года больше, для меня оставалось загадкой. Зато по пути домой мы периодически подтрунивали друг над другом, разбираясь, кто из нас больший преступник.

С такими воспоминаниями я заехал на стоянку и начал выглядывать свободные места.

Когда зашел в здание аэропорта, на табло, как раз загоралась надпись, говорящая о прибытии самолета из Ленинграда.

Внутри было достаточно спокойно, никаких турникетов на входе не имелось, как и бдительных полицейских. Этот мир еще не знал, по-настоящему, что такое исламские террористы и не имел понятия о птичьем гриппе и ковиде. Хотя премьера Улофа Пальме ухлопали на улице Стокгольма пять лет назад, его убийство так ничему толком шведскую полицию не научило.

– Интересно, узнаю ли Пашку, или нет, думал я, выглядывая выходящих из перехода пассажиров.

Сейчас по прошествии пятнадцати лет жизни в Швеции я практически без проблем определял, кто появляется передо мной, русский, или швед. Это происходило интуитивно, я даже не понимал, как работает такое чувство. Брата я должен бы узнать, все же за последнее время переписка у нас была довольно частой, поэтому мы успелипереслать друг другу множество фотографий.

От наших с Людой девчонок маман была в восторге и в письмах сожалела, что не может их увидеть вживую, обнять и поговорить. И тут же в письме периодически поругивала Пашку, за излишнюю любвеобильность, из-за которой у того к тридцати восьми годам не имелось ни жены, ни детей.

Как ни удивительно брата я узнал сразу. Здоровый бородатый детина вышел прямо на меня.