И после этого мое сердце разбилось. Он разбил его на тысячу кусочков, которые уже не склеишь вместе.
Я делаю шаг назад и вытираю слезы, которые текут по моим щекам.
— Хочешь кофе? Или, может, что-нибудь покрепче? Мне нужно выпить, может, даже всю бутылку. — Я иду на кухню и достаю стакан.
—
Да? О чем, черт возьми, он говорит?
— Тогда, может, все-таки кофе или стакан воды?
— Если ты не против, я хотел бы пойти и почитать Эмме, прежде чем она уснет. — Он стоит у входа на кухню, глядя на меня и надеясь, что я скажу «да».
— Не знаю. — Я достаю бутылку скотча Бронвин и наливаю себе «на два пальца».
— Пожалуйста, мне просто нужно пожелать ей спокойной ночи и поцеловать.
Сделав глоток из стакана, я киваю один раз и Пьер поворачивается и зовет Эмму.
— Могу я почитать тебе сегодня на ночь,
— Да, пожалуйста, — восторженно отвечает она.
Я опустошаю свой первый стакан скотча и слушаю их разговор. Я не подслушиваю, но трудно не заинтересоваться, когда Эмма спрашивает:
— Вы с мамочкой поссорились? — И мое бедное сердце болезненно сжимается.
—
— Она плакала прошлой ночью. Я думала, это потому, что бабушка умерла, но я слышала, как она спрашивала папу, почему ты ее больше не любишь. Папочка не ответил ей. Если ты не любишь мамочку, значит, ты и меня не любишь?
Из глаз текут слезы, и я пытаюсь сдержать судорожный вздох, рвущийся из легких.
— Я люблю тебя так сильно, что даже сердце болит. Очень сильно,
— Можешь просто извиниться перед мамочкой? Потому что я тоже тебя люблю, Пьер, и не хочу, чтобы мамочка грустила.
После этого я опять наливаю «на два пальца» скотча и сижу за обеденным столом, стараясь не подслушивать их разговор. Проходит несколько минут, и Пьер выходит и прислоняется к стене подальше от меня.
— Хочешь выпить? — предлагаю я, не вставая.
— Просто воду, пожалуйста. — Я собираюсь встать, но Пьер качает головой. — Пожалуйста, сиди, я сам возьму. — Он идет на кухню, достает стакан и наполняет его водой из-под крана.
Я кручу стакан в руке и наблюдаю, как жидкость плещется на дне. Пьер возвращается, выдвигает стул напротив меня и ждет, пока я кивну, прежде чем сесть.
Молчание окутывает нас. Мы оба молчим. Никто не двигается.
Неприятная тишина между нами нарастает.
Пьер поднимает стакан и пьет воду, затем ставит его и смотрит на меня.
— Прости меня, — говорит он.
Глава 34
— Прости меня, — говорю я, глядя в свой стакан, пристыженный за свое незрелое поведение.
— За что именно? За то, что сбежал вчера от меня? Или за признание в любви? — спрашивает Холли, откидываясь на спинку стула и оборонительно скрещивая руки на груди.
— За то, что я... — я делаю паузу и провожу рукой по волосам, —
— Не знаю точно, что ты сказал, но да, я полностью с этим согласна.
— Я идиот.
— Это точно.
Делаю вдох и снова замолкаю.
— Просто скажи мне, почему ты сбежал, — шепчет она, опуская руки.
— Потому что у меня проблема.
— Какая же? — она наклоняется вперед и кладет руки на край стола.
— Когда умерла Ева, я находил силы только в трех вещах. Первая — это работа. Я собирался, шел на работу и направлял страсть, которую когда-то испытывал к жене, на еду. Создавал что-то новое и открывал уникальные сочетания продуктов.
— Хорошо, — скептически говорит Холли.
— Я ходил на работу и всю свою боль выплескивал в нее, отдавал ей всю страсть. Все, что чувствовал к женщине, которую любил, и которая покинула меня. Я почти не спал. Вместо этого я работал, чтобы не думать о своей потере.
— Это я понимаю, — говорит она. Вижу, как она смягчается.
— Именно так мы получили звезду Мишлен. Прошло чуть больше двух лет. Не часто так быстро награждают звездой, но, тем не менее, это произошло, — я перестаю говорить и отвожу взгляд.
— Продолжай, — подбадривает меня Холли.
— Но когда возвращался домой после смены, я разваливался на части. Я не мог находиться там без Евы. Я слышал ее смех в каждой комнате, запах ее духов преследовал меня, куда бы я ни пошел. Я видел ее в каждой комнате нашего дома. — Я делаю глубокий вдох. — Я не мог спать. Не мог есть. Я перестал жить и стал выживать только на кофе и воде.
— Пьер. — Она протягивает ко мне руку, но я качаю головой.
— Пожалуйста, позволь мне закончить. — Она кивает головой и убирает руку. — Я становился все более раздражительным, увольнял своих сотрудников, кричал на официантов. Я не спал и не ел, я был убит горем. Прошло почти три месяца с тех пор, как умерла Ева, и я выживал только благодаря воздуху и работе. Вот тогда я и начал пить. Сперва, чтобы притупить все чувства и уснуть, я выпивал стакан на ночь, но это быстро перешло в два стакана, затем в половину бутылки, а затем и в полную бутылку.