Шеф Пьер

— Merde! Я не хочу вот так с тобой разговаривать. Я ждал возле больницы в машине, пока твоя маленькая девочка и свекровь не ушли, — его французский акцент усиливается.

— Пьер, — я пытаюсь сказать, но звук не выходит достаточно громким.

— Mon chéri (фр. дорогая), прости меня. Я не должен был целовать тебя. Не должен был нападать на тебя и захватывать твои губы так, будто ты принадлежишь мне. Но ты напомнила мне о времени, которое я хотел бы вернуть. Это был момент, когда я забыл о своем разбитом сердце и хотел бороться за большее. Хотел обнимать красивую femme (фр. женщина) и чувствовать хоть что-то, кроме той пустоты, что заполняла меня так долго. Oui, ты пришла ко мне на кухню и рассказала о мужчине, non, твари, которая посмела поднять на тебя руку, и это напомнило мне о времени с Евой.

Я не понимаю, что происходит. Может быть, темнота затягивает меня, или, может быть, Пьер перестает говорить. Озноб добирается до меня, а тепло, ласкающее мою руку, исчезает.

— Мама, — снова слышу я.

Хотя в этот раз я могу открыть глаза. В комнате приглушен свет, сильный запах антисептика раздражает мой нос.

Поворачиваю голову направо и вижу капельницу с пакетом прозрачной жидкости, из которого тянутся трубки.

— Мамочка, — слышу снова.

Когда я медленно поворачиваю голову налево, то вижу свою малышку — она смотрит на меня с самой широкой улыбкой на свете.

— Эмма, — говорю я, мой голос хрипит, а в горле сухо. Я пытаюсь сглотнуть, но недостаток влаги затрудняет это.

— Ты проснулась, — восклицает она и бросается ко мне. Ее маленькое тельце прижимается к моему, и она крепко меня обнимает. — Я знала, что просто нужно с тобой разговаривать, чтобы ты проснулась. Я сказала это бабушке, но она просила меня быть тихой. А я не хотела молчать, мамочка. Я люблю тебя.

Не могу удержаться и обнимаю ее сильнее. Ее волосы пахнут цветочным кондиционером, а маленькое тельце с любовью прижимается к моему.

— Я тоже тебя люблю, малышка, — удается мне сказать. Это ощущается прекрасно. Держать в руках самого важного человека и знать, что я в порядке и могу обнимать ее и говорить, как сильно ее люблю.

В то время как мы с Эммой лежим вместе, дверь открывается, и Бронвин заходит в палату, держа в руках стаканчики.

— Холли, милая, как ты себя чувствуешь? — спрашивает она, как только оглядывает палату и замечает, что я очнулась.

Мне требуется несколько секунд, чтобы вспомнить все, и затем я понимаю, что моя голова на самом деле пульсирует от тупой боли. Поднимаю свою правую руку и замечаю катетер. Когда подношу руку ко лбу, морщусь от боли, но чувствую небольшую повязку.

— Сколько дней я пробыла здесь? — спрашиваю я и осторожно провожу рукой по ушибленному и перевязанному лбу.

Бронвин нажимает на кнопку, а затем садится на свободный стул с правой стороны от меня.

— Сейчас пять часов дня. Ты пришла в себя рано утром. Помнишь, что произошло?

— К сожалению, — я на мгновение делаю паузу, поглаживая волосы Эммы, которая еще ближе прижимается ко мне. — Где Пьер? — спрашиваю я, глядя на Бронвин.

— Он забавный. Мне он понравился, мамочка.

Я смотрю на Эмму, которая сидит на кровати и держит меня за руку.

— Откуда ты его знаешь?

— Он был в зале ожидания, когда мы с бабушкой приехали сюда. Я разговаривала с ним. Он может пойти на пикник вместе с нами?

— Я не знаю, малышка. Возможно, он не захочет пойти, и это может быть не очень хорошей идеей.

— Но я думаю, что он захочет, так почему бы нам просто не спросить у него? — говорит Эмма, ее большие шоколадного цвета глаза смотрят прямо на меня. Ее невинность прекрасна — такая согревающая и чистая. Как и она сама.

— Посмотрим, — отвечаю я и смотрю на Бронвин, призывая ее на помощь.

Как только Бронвин встает, дверь открывается и заходит медсестра в униформе.

— Меня зовут Ребекка, и сегодня я ваша медсестра. Как вы себя чувствуете, миссис Уокер? — спрашивает она, пока подходит к кровати и берет мою историю болезни.

— Я в порядке.

Бронвин подходит с другой стороны и берет Эмму за руку, пока та спрыгивает с кровати.

— Головокружение, головные боли, тошнота? Врач скоро подойдет, чтобы осмотреть вас.

— Просто головная боль и лоб болит.

— У вас была глубокая рана на лбу, но швы не потребовались.

Я киваю, а она приветливо улыбается мне. Ребекка — молодая и красивая, но еще — спокойная и заботливая.

— Вам что-нибудь нужно, пока я здесь? Может быть, помочь вам сходить в туалет?

— Нет, все в порядке. Но я бы не отказалась от воды.

— Как только врач осмотрит вас, я принесу воду и еду.

— Спасибо, — говорю я и смотрю на нее, а затем на Бронвин.

— Привет, Эмма. Как дела? — спрашивает Ребекка мою дочь.

Глаза Эммы загораются, а широкая улыбка сияет из-за вопроса медсестры. Очевидно, Эмма и с ней разговаривала.

— Хорошо, но мне скучно.

— Возможно, я могу взять тебя с собой и посмотреть, смогу ли найти тебе несколько карандашей и бумагу, — Ребекка смотрит на меня и ждет, дам ли я ей свое разрешение.

Я слегка киваю и улыбаюсь, и Эмма взволнованно что-то быстро говорит, пока Ребекка уводит ее из палаты.