Щит земли русской

– Твой полон, витязь? – улыбка осветила доброе лицо со шрамом над правой бровью.

Узнав, откуда прибыл Янко, киевлянин легко перекинул печенега на коня к нему, поторопил ехать:

– Спеши, гонец. Мы же скоро возвратимся. Нам далеко уходить не велено, не завлекли бы в засаду, – и, чуть завалясь на правый бок, поскакал догонять товарищей.

Янко неспешно погнал притомившегося до испарины коня от речки Лыбеди мимо памятного киевлянам холма с могилой вещего князя Олега – склоны могильного кургана за минувшие восемьдесят лет уже покрыл густой дубравник. Вспугивая чутких трясогузок на мокрых камнях, проехал вдоль речушки Киянки между крутыми склонами Щековицы и Горы Кия. От Киянки повернул вправо и въехал на Подол – предградье Киева на просторном берегу Днепра. Ехал Подолом и дивился обилию ремесленного люда. Там звон железа слышен из кузницы, там в глубоком дворе усмарь[48] руками мнет кислые кожи, и запах нестерпимый бьет в ноздри даже здесь, в стороне. Чуть проехал мимо усмаря, как в другом дворе увидел кучу свежих стружек – тут липой пахнет, а в тени от солнца под навесом сложены желтобокие кади – знать, бондарь живет на этом подворье. А там, за бондарем, кравец[49] вывесил свои изделия: белого льна ноговицы, да длиннополые платна, да расшитые красной ниткой шелковые халаты в немалую цену. Разминулся Янко, едучи по Подолу, и с телегой гончара. Понуро опущена голова у мастера – знать, плохо торг шел, с товаром назад возвращается. Причина понятна – торговые мужи из других земель не едут купить изделия киевлян, печенеги дорогу перекрыли. А товар отменный, вон как тонко звенят корчаги. И горшки один краше другого, славно высушены и красно[50] расписаны.

Крутым Боричевым увозом поднялся Янко на Гору Кия, первооснову Киева. Давным-давно здесь, по рассказам старейшины Воика, славянский князь Кий поставил город вместе с братьями Щеком и Хоривом, да славная сестра Лыбедь жила с ними. Теперь древний князь Кий и не признал бы этих мест! Средь многих стран возвеличился город, названный его именем. И отстроился Киев новыми теремами со многими светлыми горницами, с боковыми и висячими переходами да с богатыми клетями во дворах за крепкими заборами – частоколами. Ставятся уже и каменные терема, тому пример показал князь Владимир: старый терем княгини Ольги и князя Святослава за ветхостью разобрал, каменный отстроил, с мраморными колоннами у входа.

Рядом с княжьим теремом высится церковь Святой Богородицы. А возле нее – черные из меди кони. Привез этих четырех коней князь Владимир после удачного похода на Корсунь. Почувствовали тогда гордые византийцы силу русского войска! На равных заговорила с ними Русь, принудила уважать себя. Взял тогда князь Владимир в жены сестру императора Василия – прекрасную гречанку Анну, а Корсунь вернул Византии как вено за невесту. Отец Янка, кузнец Михайло, был в том походе ратником, а потом помогал князю тех коней ставить на Горе – память грекам о Корсуни, чтоб вспоминали, приезжая в Киев по делам и с торгом.

Проехал Янко мимо церкви и мимо груды еще не убранных разновеликих камней, лежащих близ входа в церковь, приблизился к каменному крыльцу, где стояла стража, прячась в тени толстых колонн.

Янко соскочил с коня и отогнал прочь шумную ватагу детей – увязались от самого Подола, норовя связанного печенега дернуть за черные волосы обнаженной головы. Притянул вороного к коновязи, привязал повод за кованое кольцо. Тут же два рослых дружинника встали рядом, смотрят на Янка и на печенега.

– Кто ты и откуда? – спросил старший.

– Из Белгорода гонцом, – ответил Янко и назвал себя.

– Так, – старший пощипал себя за курчавую русую бороду, словно сомневаясь в истинности его слов. Еще раз посмотрел на печенега, который повис руками и ногами ниже конского живота. Вновь спросил:

– А этот ворог откуда у тебя?

– В пути силой взял. Пусть воевода Волчий Хвост спрос ему учинит о силе Тимаря.

– То дело. Эй, гридни! – крикнул страж в прохладное нутро терема. Оттуда мигом выбежали четыре дружинника, сверкая начищенной воинской снастью.

– Имайте печенега да волоките в темницкую, где прочие тати[51] сидят. Там его и спросят, – старший стражник снова повернулся к Янку: – Не гневись, воин, но меч и нож оставь здесь. Без того в терем князя не могу впустить.

«Своих опасаются, – подумал Янко, вздохнул с огорчением. – Эх, княже, княже, бояре ли тебя так путают, сам ли страшишься кровной мести с той поры, как ввел на Руси новый закон и татей, в устрашение иным, стал карать смертию?»

Безоружный, Янко молча проследовал за стражем по сумрачному прохладному переходу на верхнее жило[52]. Поднялись по крутой деревянной лестнице. У входа в палату Янко увидел иную стражу: в дорогом, узорами украшенном снаряжении, в шелковых ноговицах да в добротных черевьях. Не простолюдины охраняют палаты князя Владимира, а дети бояр, старшей дружины.

– Из Белгорода к князю Владимиру гонец! – возвестил страж и ушел вниз, на свое место. Янка ввели в палату, и два гридня встали за спиной. Еще один ушел позвать киевского воеводу Волчьего Хвоста.