Щит четвертого стража

Нет, уже вышел. Я уже веду нас к цели. Когда великий Авектус пал от дурацкой мелочи, я, Михаэль из деревни Зайцы, веду экспедицию к победе».

Спалось Михалю плохо. Он тонул в муторных кошмарах, потел и не мог надышаться — будто некая сила сдавливала грудь. Наконец монах сменил на дежурстве Корягу и побрел под ржавещими цистернами. Хотелось занять ноги, мысли, отвлечь себя от карусели внутри.

Минут через десять Михаэль понял, что все это наваливалось неспроста, — в зале был… разум? Разум, больной, рехнувшийся от дикой муки столетия назад. Михаэля пробрала оторопь, он проверил нити и увидел их недалеко от вентиляции — словно некто был заточен там. Или изгнан из нашего мира в другой, замурован в гробу из пустоты и застывшего времени. Вязь оказалась совсем незнакомой, но простой — только оборви пару нитей, и заклятие развалится. Зато силовые линии выглядели крайне странно, будто хотели нарушить все колдовские законы разом, но постеснялись.

«Близко аномалия?»

Михаэль разбудил Офелию, объяснил находку и попросил быть наготове. Затем разрушил вязь.

Из воздуха проступил рыцарь в белых доспехах с цифрой II. Ноги его подогнулись, он прегрязно выругался, сплюнул, чихнул и… рухнул на пол. Левая рука пленника стремительно почернела, следом потемнело лицо, и прежде, чем Офелия или Михаэль что-то успели сделать, страж развалился, как растертый в пальцах уголек.

— Это с-с-страж? — прошептала Офелия. Девушка опасливо подошла к доспехам и проверила вязь. — Тут н-никаких проклятий. И… ам-мулет.

Михаэль ничего не соображал. Только смотрел, как сирена протягивает руку к телу. Артефакту, дару Утереила, святыни.

«На всякого, кто дотрагивался до святыни, обрушивался свет Утереила, и слепли они от жадности своей и погрязали в забвении».

Девушка подняла серебристую флягу и растерянно оглянулась на Михаэля. Ничего не происходило.

«Неужели вся легенда вранье, и даров нет? Просто сказка, а стражи — обычные люди, колдуны, на худой счет? Просто обычные люди? Просто того Бога, что мы почитали, уже нет. И не существовало».

На Михаэля в ту минуту было страшно смотреть.

И слыли все они, кроме четвертого, великими темными колдунами: первый заточал несчастные души в иных измерениях и воскрешал мертвецов для службы черным делам своим, второй наводил порчу и болезни, третий невинных сводил с ума. Самым же страшным и жестоким из всех слыл четвертый, ибо таланта колдовского не имел и убивал людей лишь по своей прихоти изощренной.

И не находилось силы той, что могла бы спасти людей от этих четверых. И прогневался тогда Утереил и дал им наказание, согласное их злодеяниям, и обрек чувствовать все на свете страдания людские, как собственные. И с тех пор не могло бы быть покоям этим четырем мужам, покуда бы не ушли горе и несправедливость с Высоких земель.

И заплакали от отчания колдуны, а с ними — душегуб, и умоляли простить их. Но велик был гнев Утереила, и не нашлось с тех пор им покоя: стали они избавлять людей от бед, ибо не могли иначе снять груз со своих душ. И нарекли эти четверо себя стражами Утереила, и проник в их черные сердца утренний свет.

Фабио Неймар, «Жизнь и удивительные странствия Гийома Де Труа, Четвертого стража Утереила». Глава 2.

* * *

— Держи ее руки! — крикнул Михаэль.

Сирена что-то кричала на своем языке и неуклюже рисовала вязь. Глаза ее были выжжены, по щекам текла сажа.

— Что… что случилось?

Коряга, сам испуганный, суматошный со сна, как новобранец в первую побудку, схватил девушку и прижал к полу.

— Она взяла амулет стража, и свет… Свет, — Михаэль с восторгом вспомнил испепеляющий столб белого сияния. Было страшно, жутко и, вместе с тем, сердце разрывалось от какого-то безмерного счастья в груди.

«Я видел свет Утереила! Я видел?»

Михаэль наспех рассказывал об изгнанном страже, а сам пытался исцелить глаза сирены. Ничего не получалось. Казалось, некая сила, невидимая, неосязаемая, не магической природы, отобрала у девушки зрение и не хотела возвращать.