Щит

Вонзить нож в кого-то, видеть, как он умирает прямо перед тобой, как его кровь течёт по твоим рукам… ощущения должны отличаться от того, когда ты стреляешь из укрытия по людям, которых едва видишь, и молишься, чтобы пуля куда-нибудь попала, пока тебя самого не подстрелили.

Ощущения должны быть иными.

Мускулистая грудь мужчины, лежавшего на толстом соломенном тюфяке, приподнималась от медленного, ровного дыхания. Его кожа сияла зловещей бледнотой под сильным загаром. Его губы потрескались от обезвоживания, и все же синяки на высоких скулах за прошедшие недели побледнели. Порез на его скальпе зажил вместе с отметинами, некогда красовавшимися на его мускулистых руках. Теперь его смуглые руки мягко лежали на шерстяных одеялах по обе стороны от мощного туловища.

Он не был мёртв. Даже не умирал.

Медики-видящие сказали, что он впал в какую-то кому — так видящие делают при серьёзных травмах, чтобы исцелиться.

В похожей на бункер комнате, освещённой свечами, витали струйки тумана от открытых окон, выходивших в джунгли снаружи. Касс посмотрела в ближайшее окно, наблюдая, как две мартышки карабкаются выше в листве похожего на папоротник дерева и верещат друг на друга. К спине одной из них цеплялся детёныш. Он немного раскачивался на рыжевато-коричневой шерсти матери, пока та проворно карабкалась по толстой ветке вверх.

Касс посмотрела обратно на мужчину, лежавшего на соломенном тюфяке. Она положила руку на его грудь, ощущая его дыхание. После небольшой паузы она села обратно на своё сиденье, разглядывая его неподвижный силуэт.

Сунув руку в сумку, она вытащила книгу в переплёте из чёрной кожи. Раскрыв её на страницах, заполненных дотошно прорисованными иероглифами, она провела кончиками пальцев по некоторым особенно изящным символам, затем опустила взгляд на сам текст. Она прочла первое предложение, написанное почти каллиграфическим почерком по-английски.

«Фигран сейчас один».

Она помедлила, взглянув обратно на деревья.

«Интересно, волнует ли это его, — прочла она далее. — Териан заверяет меня, что беспокоиться не о чем, что он предпочитает жить так. И все же я не уверен, что его слову можно верить в таком вопросе, и не только из-за его явной нечуткости ко всему, кроме самых доминантных и агрессивных сегментов его собственной личности…»

Касс перевернула страницу, проследив за ровным почерком до верха следующей странички.

«То, что осталось от него здесь, похоже, почти полностью лишено сочувствия — настолько, что я невольно страшусь неизбежных последствий этого эксперимента. Я также невольно задаюсь вопросом, какая часть его истинной сущности утеряна, когда его разум в такой ограниченной структуре…»

Касс говорила себе каждый день, что вернёт записную книжку обратно.

В ту же минуту, когда она услышит, что Элли и Ревик на пути в лагерь, она вернёт книжку на то же самое место, где нашла её в комнате Элли.

Перевернув на новую страницу, она прочитала:

«Териан, кажется, заведомо решил отсечь чувства во всех оставшихся частях, но я не думаю, что это наказание самого себя. Часть его в большей мере является ребёнком, чем сам Фигран. Он как ребёнок путает нехватку чувств с силой и не видит, как это его ограничивает. Это заставляет меня вновь задаваться вопросом, достаточно ли он стабилен, чтобы действовать в том качестве, в каком его хочет видеть Ксарет, даже если мы будем наблюдать за ним в той степени, которую она предлагает».

Пальцы Касс прошлись по новому имени.

— Ксарет, — пробормотала она.

Её глаза вернулись к книге.