Щепоть крупной соли

Я закивал утвердительно, а Варвара, не останавливаясь, про сына заговорила с каким-то внутренним подъемом:

— Я об этом и Юрке говорю — береги здоровье! Думаешь, если в небе скачешь, так тебя не прихватит? Еще как стеганет, дай бог терпенья…

И еще раз глубоко вздохнув, тихо сказала:

— А ведь я к тебе, Василий Петрович! Ты у нас в поселке, можно сказать, один-разъединственный мужик, кое-что значащий. Других-то старость одолела, свела в сухарь. А меня Юрка обрадовал — через две недели свадьба. Забот теперь не расхлебаешь. Вот пришла просить — в палисаднике столы сколотить. В домишке моем разве развернешься? Даже посадить негде. — И вдруг захлюпала носом.

Тут, наверное, тетка Марья огня добавила, сказала:

— Да он небось, Варя, и по-плотницки не умеет. С горожанина какой спрос — топор в руках забыл когда держал… Ты других попроси — деда Сафронова или Разиню.

Как молнией сверкнули глаза Варвары, заискрились слезинки.

— Ты мне про Разиню не говори. — И я почувствовал, что она сжалась в тугой комок, как будто обожгла ее дерзким огнем тетка и того и гляди сама сейчас вспыхнет как сухое полено, наговорит соседке столько обидного, что и годы не помирят, не перетрут злобу в порошок. Я заспешил с ответом, чтоб успокоить старых, развести в сторону:

— Ладно, тетя Варя, завтра приду. Материал найдется?

Варвара по краешкам глаз провела платочком, слезинки промокнула, улыбнулась.

— Чай, в лесу живем. — И добавила оживленно: — Да ты шибко не смущайся, дед Сафронов тебе поможет, он хоть и недюже резвый, а толк в плотницких делах знает. Где прибить, где поддержать, и то помощь.

С этими словами Варвара с лавки поднялась и еще раз поглядела на тетку откровенно раздраженным взглядом.

* * *

Столы и лавки с дедом мы сколотили за три дня. Материал для ножек притащили из лесу, выпилили из сушняка, а доски у Варвары нашлись — заготовила для ремонта крыши, да все никак не соберется с духом — то денег нет, то человека способного. Прямо на улице мы установили верстак, наточили рубанок, начали напеременку со стариком доски скоблить, и хоть не мудрая работа, а все-таки для меня непривычная — до пота взмок. А у деда Сафронова навык большой, да силенка ослабла, рубанок по доске тянет через силу, с хриплым кашлем и матерщиной. Он только две доски и сумел острогать, а потом рубанок очистил от стружки, передал мне:

— Видать, ты, Вася, сам за это дело берись. А то у меня получается, как в анекдоте: «Час сорок одна» называется. Так вот я час настраиваюсь, минуту скоблю, а сорок минут кашляю. Не работа, а одна срамота.

Но и у меня получалось медленно. Наверное, заметив наши потуги, на другой день пришел Разиня, кивком головы поприветствовал незадачливых работников, потом в сердцах пнул стружку сапогом, сказал:

— Потешная компания у вас собралась. Старый да слабый. Вы эту городьбу до будущей масленицы не завершите. Кто ж так строгает?

— А как надо, ты знаешь? — спросил Сафронов.

— Да уж сделаю — комар носа не подточит. Только не пойму, зачем Варваре городьба эта?

— Свадьба у нее… — ответил дед.

— Значит, Юрка женится? — Разиня лицом посветлел, точно на него сноп света упал от солнца. — Тогда, мужики, мне прямой резон столы эти городить. Как-никак, сын родной. — И он, оттолкнув старика, поплевав на ладони, рубанок схватил клешневатыми руками. Но через секунду удивился я прыти деда — тот ладонью ударил по рукам Разини так мастерски, что инструмент упал в песок.

— Не подходи, слышь, не подходи, — по-гусиному зашипел дед Сафронов, — зашибу…

Разиня волчком крутанулся на месте, ссутулясь, пошел в сторону. Что-то жалкое, ничтожное было в его сгорбленной фигуре.

Я тесал столбы и картину эту наблюдал с интересом. Дед Сафронов поднял рубанок, оттер с него прилипший песок, начал строгать доски, беззвучно шевеля губами.

— Ты что, старина? — спросил я у деда.

— Что, что, — дед оторвался от рубанка, свел брови к переносью, — лезет куда его не просят. Вовремя надо было прыть проявлять. — И вдруг спросил у меня тихо, заговорщицки как-то: — Слушай, парень, вот ты по грамоте волокешь, скажи мне на милость — любовь есть?

Я усмехнулся. Откуда мне знать это, если дома у меня полнейший туман, может быть, на предельном терпении семья держится. Никак общий язык с женой не найдем. А ведь и сейчас помню первое наше свиданье, меня Лидия как огнем прокалила насквозь, и этот огонь горит в груди по сей день. Может быть, и это любовь, кто ответит?

— Не знаю, — с горечью ответил я.

— А я так думаю, — дед на верстак взгромоздился, руки платочком вытер, — все-таки зараза такая есть в человеке. Вот я на Варвару гляжу — голова кругом. Сколько ей мученьев натерпеться пришлось из-за Разини этого, а ни разу не крякнула, не взорвалась, как тяжкий камень свою ношу несет. Вот за бездушье и не люблю Андрея. Не люблю, и все, хоть убей…

Видел я — Разиня добрался до своего крыльца, устало уселся на лавочку, точно перед этим исполнил тяжеленную работу, но взор острый, сосредоточенный был направлен в нашу сторону.

* * *