Щепоть крупной соли

— Сочинять ты горазд, — Разиня начинает (видать, со злости) быстрее работать веслом, плюется за борт, — я хоть и в лесу всю жизнь кантовался, а посмотрел ихнего брата за глаза. И что ни баба — то стерва. В нашем поселке раньше школа была семилетка, так вот директоршу после войны молодую прислали, стройная, что твоя козочка. Поговаривали, будто бы у заведующего районо в любовницах находилась, за то и выдвинули. Ну вот, приходит пора дрова для школы заготавливать — она ко мне, дескать, помогайте, Андрей Семенович, кроме вас некому, и бумажкой с нарядом, тем заведующим подписанную, тычет. А я, грешным делом, про себя рассуждаю: вот если ты районному начальнику любовницей стала, то почему бы и мне с тобой не поамурничать? И начал я волынку с дровами тянуть: то сырые, то гнилые. Даром что молодая, а догадалась — бутылку водки в сумочку прихватила, сама в лес явилась, меня нашла и угощенье это на пенек выставила. А я дальше кобенюсь, к угощению не притрагиваюсь. И что ты думаешь, сдалась. — Разиня весло в лодку втащил, начал руки потирать, а потом продолжал: — Ты думаешь, влюбилась она в меня или жалела, потому что холостяковал я в ту пору? Как бы не так! Продажная она, вот что я тебе скажу…

Захотелось мне после этих слов двинуть Разине так, чтоб полетел в холодную, обжигающую воду, но какая-то сила сдержала меня, и я только вдавился телом в банку, как прилип. Наверное, старик угадал мое намерение, потому что еще шибче заработал веслом, направляя лодку к берегу.

Темнота начала окутывать поселок, с вершин высоких елей поползла на улицу, начала пеленать кусты на лугу. За дальним лесом глухим весенним громом грохотали самолеты: уносят людей в дальние края, может, и мне надо подаваться из Светлого? Какой-то тягостный осадок остался от нынешней охоты, горечью осел на душу.

Уже на берегу Разиня, подняв голову к небу, сказал:

— Видать, Юрка ворочает, аж в ушах ломит…

— Какой Юрка? — удивленно спросил я.

— Да сын мой, Юрка, — тихо, будто нехотя, сказал Разиня, — он летчик у меня. Знаешь, как в газетах призывают: «Летайте самолетами!» Вот он и летает…

* * *

За ужином я спросил тетку Марью:

— Сегодня на охоте Разин про сына вспомнил. А я, грешным делом, думал, что он бобылем живет.

Тетка Марья на кухне щипала перо с охотничьих трофеев, поругивая меня, что ей дополнительные заботы, на мгновенье от занятий своих оторвалась, вопрос задала:

— О Юрке говорил?

— Ага, о нем…

— Как же, как же… — оживилась тетка. — Есть у него сын. Только знаешь, как говорят, у блудного отца сынов как у зайца теремов.

Тетка недовольно повела плечами, с досадой плюхнула тушку утки в миску и, вытерев руки о фартук, продолжила:

— Ты Варьку Косоплеткину знаешь?

Как не знать Варвару? Она через два дома жила от тетки в низеньком деревянном домике, и сама маленькая, живая как ртуть. Примечательными были ее глаза — черные, горящие, как угольки. Ходила Варвара быстро, но мелкими шажками — частила и говорила так же быстро. За два предыдущих отпуска видел я ее несколько раз и говорок этот быстрый, как стук дятла, запомнил.

— Ну, так Юрка — сын ее. Она в наш поселок после войны прибилась откуда-то с Украины, с ребенком на руках. Муж у нее на фронте в последний день войны погиб. Вот она и сбежала от тоски, мальчонку своего на руках принесла четырехлетнего. А голодуха была — дай боже! Она и питалась тем, кто чего подаст, ночевала по домам, кто примет. Мальчонка ее поболел-поболел и умер. Тут уж Варвара совсем ослабела, одни глаза только и остались. А из поселка уезжать не хочет — родная могила рядом, жить как? Крыши над головой нет, кормиться нечем. Она в лесхоз рабочей пристроилась. Тут ее и приворожил Разиня проклятый. Это он сейчас жердина жердиной, а в молодости представительный был, идет важно, как олень, стройный, и лицо лоснится. Прибилась к нему Варвара, от него и родила Юрку. А он, как только малыш появился, ей на дверь указал. Опять по домам пошла Варвара, где кто приветит. Потом, видать, совесть у Андрея заговорила, выписал ей леса в конторе, а домишко этот ей мужики наши поселковые за четыре выходных срубили, крышу обрядили, так и хатенка появилась.

— А что же сын? — спросил я у тетки.

— А что сын? Сын вырос, весь в Разиню, двухметровый вымахал, как он там в этот свой аэроплан вмещается — ума не приложу. Небось лбом все притолоки сбивает.

Я улыбнулся, сказал тетке, что в самолете притолок нет и высота приличная.

— Не знаю, не знаю, — ответствовала тетка, — бог дал — ни разу не летала и об этом не тужу. Он, Юрка, к матери желанный, гостинцы ей возит, барахлишко всякое. Так что Варвара теперь нужду пережила, живет в свое удовольствие. А Разиню на порог не пускает, хотя он уж не раз вокруг ее домишка круги торил. Им бы объединиться, двум бобылям, вместе старость покоить, ан нет, гордая Варвара, не хочет себя унизить.

* * *