Щепоть крупной соли

Разиня начинает нервно потирать руки с длинными, синими от вспухших суставов пальцами, мрачнеет лицом, завитушки на голове начинают шевелиться, как от ветра.

— Ничего ты, Марья, не понимаешь! Разве в еде дело? Охота, говорят, пуще неволи…

Мысленно я с ним соглашаюсь. Тетка по натуре жалостливая, и ей, конечно, трудно объяснить все прелести охоты. А меня в Светлом привлекает именно охота, да еще грибы. В прошлом году осенью щедрый на них урожай выдался, я по целому дню с корзинкой в лесу пропадал. И сейчас еще дома сушенки лежат. Суп из них царский получается….

Дядя Андрей терпеливо ищет, пока я натяну резиновые сапоги, куртку, уложу ружье в чехол. Моя вертикалка его страшно взволновала, даже пот на лице засеребрился, но о ружье он спросил только на улице:

— Позавидовал я тебе, Василий Петрович, где ружо такое достал, а? Небось, как начальству, штучной работы пожаловали?

— Да нет, самая обычная «тулка». В магазине зимой купил.

Разиня крутит головой, точно его облепили комары, недовольно хмыкает:

— А что ж я такое купить не могу?

Заметил я, что у Разина это в крови — зависть. Он непременно намекнет на то, что другим, мол, все возможно, а вот он обижен судьбой. Но сейчас Разиня только добавляет примиряюще:

— Да и то верно, оно и не нужно мне, вертикальное. Из своей-то я без ошибки палю и все в точку.

За сутки воды в реке прибавилось, совсем к огородам подкатила водная гладь, только на середине льдин стало меньше, уже не теснят друг друга, а проплывают величаво, как белоснежные корабли. Лодка у дяди Андрея стоит в заливчике, здесь и совсем вода тихая, кружит камышины, прибивает к берегу жухлую траву. В лодке тихо крякают две подсадные утки, крутят своими серыми головами.

Лучше нет охоты с подсадной уткой! Затаишься в скрадке, а она хлопнет крыльями по воде, призывно приманивает самца, и летит над рекой щемящий до боли крик.

Мы добрались до ольховой заросли, залитой сейчас водой, лодку затолкнули в чащобу. Себе место я определил на пеньке, укрытом кустами. Конечно, лучше бы скрадок сделать где-нибудь на сухом бугорке, но это займет много времени, а весенний день тает, вон уже солнце село на верхушки недалекого ельника. Разин на ветвях над моим пеньком разбросал охапку сена, запасливо припасенную, сделал завесу и утку, самую голосистую, метрах в пятнадцати посадил. Утка крыльями по воде гулко стукнула, попыталась взлететь. Куда там, груз к ноге привязан, как якорь тянет.

Дядя Андрей рукой мне помахал — дескать, удачи, а сам по воде зашлепал к другому ольховому кусту. Как он там устраивался, я не видел, теперь все внимание было обращено к подсадной. И она словно почувствовала это, закричала истошно, и неистовый любовный призыв повис над водой.

Селезень вырвался от леса, со свистом рассекая упругий весенний воздух, два раза над моей головой перечеркнул синеву неба и завис, снижаясь. Я не стал ждать, когда он плюхнется на воду, охотничье чувство взыграло во мне, и я выстрелил сразу, влет. Стремительно сложив крылья, красавец селезень с ярко-зеленой бархатной головой ударился о воду рядом со мной.

А утка все звала и звала на свою свадьбу, и еще два селезня убил я в пылу охоты. Но, наверное, так бывает у всякого охотника — больше убивать не хотелось, особенно теперь, в начале весны, накануне чудного тепла, праздника жизни, и я сложил ружье в чехол и стал звать Разина. Тот появился нескоро, наверное, через полчаса, спросил:

— Ты что, неужто надоело, Петрович? Слышу — стрелять перестал…

— Жалко стало… — признался я.

Разин окинул меня прищуренным взглядом, усмехнулся и губы в тонкую нитку вытянул:

— Чего-то я не пойму тебя, парень. То на охоту с радостью скакал, а то вдруг жалостью заплыл, а? В охотничьем деле такое не годится. Самое плохое дело — дичь да баб жалеть.

— Не пойму, при чем тут женщины?

Старик толкнул лодку на чистую воду, кряковую посадил в корзину, прикрыл тряпкой и, дождавшись, пока я взберусь в посудину, начал неторопливо, с покашливанием, рассуждать:

— Ты как думаешь, бабы нас жалеть будут? Тебя твоя жена много нажалела?

Меня от этих слов даже передернуло. Откуда ему знать, как ко мне жена относится? Он ее и в глаза ни разу не видел. В Светлый она со мной не приезжала, без нее здесь бываю. Так мне хочется. Ну а о жалости как раз говорить не приходится, по-моему, любая женщина в мужике прежде всего ребенка видит и жалеет. Об этом я и говорю старику.