Щелкни пальцем только раз

— И есть еще его жена, — неторопливо продолжала Таппенс. — Дружелюбная ведьма. Она была мила и понравилась мне… мне так не хотелось бы, чтобы это оказалась она… нет, я не думаю, что это была она, но она в чем-то, по-моему, замешана… В чем-то таком, что имеет отношение к тому дому. Вот тебе и еще один момент, видишь, Томми… Мы не знаем, что тут важно… Я начала гадать, а не вращается ли все вокруг того дома… Не является ли центральным моментом сам дом. Картина… Так картина ведь что-то да значит, правда же, Томми? Я думаю, непременно.

— Да, — согласился Томми. — Должна что-то значить.

— Я приехала сюда в поисках миссис Ланкастер, но никто здесь, похоже, о ней даже не слыхал. И я задумалась, а может, я не правильно все поняла, может, миссис Ланкастер грозит опасность (а я в этом до сих пор уверена), потому что эта картина принадлежит ей. В Саттон Чанселлоре она, скорее всего, никогда не была, но ей либо подарили картину с изображением какого-то здешнего дома, либо она его купила. А эта картина со смыслом: для кого-то она каким-то образом представляет угрозу.

— Миссис Какао, то бишь миссис Муди, заявила тете Аде, будто она узнала кого-то в «Солнечном кряже» — кого-то связанного с преступной деятельностью. Вероятно, эта преступная деятельность имеет какое-то отношение к этой картине и к дому у канала, а то и к ребенку, которого там, возможно, убили.

— Тетя Ада восхищалась картиной миссис Ланкастер — и миссис Ланкастер подарила ее ей… и, возможно, рассказывала об этой картине, как она ей досталась, или кто ей ее дал, или где находится этот дом…

— Миссис Муди убрали, потому что она определенно узнала кого-то, кто был связан с преступной деятельностью.

— Давай-ка еще раз вспомним твой разговор с доктором Марри, — попросила Таппенс. — Сообщив тебе о миссис Какао, он принялся рассказывать о некоторых типах убийц, приводя примеры из реальной жизни. Одна была хозяйка приюта для престарелых — я смутно помню, что читала об этом, хотя фамилию женщины не помню. Суть была в том, что они передавали ей оставшиеся у них деньги, и они жили там, пока не умирали; их хорошо кормили, за ними хорошо ухаживали, и им не приходилось тревожиться из-за денег. И они были очень счастливы — правда, умирали они обычно в пределах года, мирно отходили во сне. Наконец люди обратили на это внимание. Ее судили и признали виновной в убийстве… Но никаких угрызений совести она не испытывала, она доказывала, будто проявляла к старушкам милосердие.

— Да-да. Совершенно верно, — сказал Томми. — Я тоже не могу вспомнить ее фамилию.

— Неважно. А затем он привел еще один пример. Случай с женщиной — домработницей, кухаркой или экономкой. Нанималась, бывало, в услужение в разные семьи. Иногда, по-моему, ничего не происходило, а иногда имели место массовые отравления. Отравление после приема пищи. И у всех с вполне резонными симптомами. Некоторые люди выздоравливали.

— Она, бывало, готовила сандвичи, — подхватил Томми, — и отправляла их с людьми на пикники. Была очень славная и преданная, и у нее самой, если имело место массовое отравление, тоже обнаруживались некоторые симптомы. Вероятно, она преувеличивала их действие. После чего она уезжала и нанималась на новое место, совсем в другом конце Англии. Так продолжалось несколько лет.

— Да-да. Никто, по-моему, так и не смог уразуметь, почему она это делала. Была ли у нее склонность к этому — нечто вроде пагубной привычки? Или для нее это было развлечение? Никто так ничего и не узнал. Она, похоже, никогда не испытывала никакой личной злобы к людям, смерть которых она вызывала. Может, у нее просто был не в порядке чердак?

— Да, скорее всего, так оно и было, хотя, мне представляется, один из таких трюкачей-ловкачей, проделав огромную работу по психоанализу, обнаружил бы, что все дело в том, как одна семья, которую эта женщина знала много лет назад, относилась к канарейке и т. д. и т. п. А третья была еще страннее, — продолжал Томми. — Француженка. Женщина, которая страшно страдала из-за потери мужа и ребенка. У нее разбилось сердце, и она была ангелом милосердия.

— Совершенно верно, — сказала Таппенс. — Я помню.

Ее называли ангелом какой-то там деревни. Живона или что-то такое. Она ходила ко всем соседям и ухаживала за ними, когда те болели, особенно к детям. Она преданно их выхаживала, но рано или поздно, после небольшого улучшения, им становилось хуже, и они умирали. Она часами плакала, со слезами же отправлялась на похороны, и все говорили, что даже не знают, что бы они делали без этого ангела, который ходил за их любимцами не щадя себя.

— Зачем тебе понадобилось снова ворошить все это, Таппенс?

— Мне хотелось убедиться, не было ли у доктора Марри какой-либо особой причины упоминать о них.

— Ты хочешь сказать, он увязал…

— Я думаю, он увязал эти три классических, хорошо известных случая и примерил их, так сказать, как перчатку, чтобы посмотреть, не подходят ли они кому-нибудь в «Солнечном кряже». По-моему, в некотором роде любой из них мог бы подойти. Мисс Паккард подходит первый случай — деловая хозяйка приюта.