Щегол

– Ах, Медора, – говорил он, покачиваясь на ногах – с носка на пятку. – По-прежнему бесконечно нас радует. Милая наша старушечка. Настоящий уникум, аж дух захватывает. Ей ведь скоро девяносто! Она, конечно, из самых что ни на есть коренных ньюйоркцев, о чем она всем то и дело напоминает – ох, ты бы ее видела, с санитарами она – огонь, – тут он расщедрился на снисходительный смешок, – ох, дорогая, это, конечно, ужасно, но смех да и только, уж ты, мне кажется, посмеялась бы… они теперь перестали нанимать санитаров-афроамериканцев, ведь так теперь говорят? Афроамериканцев? Потому что Медора уж слишком нежные чувства питает к, скажем так, патуа, который она слышала в молодости. Особенно, когда ее пытаются усмирить или выкупать. Как на нее находит, так она, говорят, та еще драчунья! За одним афроамериканским медбратом с кочергой носилась. Ха-ха-ха! Ну, понимаешь… не приведи господь. Наверное, можно сказать, что она, Медора-то, принадлежит еще к тому поколению, про которое снят мюзикл “Хижина на небесах”. И у отца ее, кстати, было родовое поместье в Виргинии – в округе Гучланд, что ли? Просто образцовый брак по расчету. А вот из сына – с ним-то ты знакома, верно? – из сына толком ничего и не вышло, скажи ведь? Все выпивка. Да и дочь – тоже. Не создана для общества. Это еще, конечно, мягко сказано. Очень полная. У нее кошачий паноптикум – ну, понимаешь, что я имею в виду. И брат Медоры, Оуэн – Оуэн был таким славным, славным парнем, умер от сердечного приступа в раздевалке “Атлетического клуба”… во время интимного моментика в раздевалке “Атлетического клуба”, знаешь ли… он, конечно, миляга был, Оуэн-то, но какой-то неприкаянный, помер, как мне кажется, так себя и не найдя.

– Тео! – Я пытался бочком протиснуться мимо, но миссис Барбур вдруг протянула мне руку, так, наверное, человек, застрявший в горящем автомобиле, из последних сил цепляется за руку спасателя. – Тео, я хочу представить тебя Хэвистоку Ирвингу.

Хэвисток Ирвинг уставился на меня с цепким – и, как мне показалось, не совсем доброжелательным – интересом.

– Теодор Декер?

– Боюсь, что так, – удивившись, ответил я.

– Ясно. – Мне все меньше нравился этот его взгляд. – Удивлены, что я вас знаю? Так, видите ли, я знаком с вашим уважаемым партнером, мистером Хобартом. И знавал также вашего уважаемого предшественника, мистера Блэквелла.

– Надо же, – ответил я подчеркнуто сухо.

Если ты антиквар, то с такими вот пакостными старичками сталкиваешься ежедневно, поэтому миссис Барбур, которая так и держала меня за руку, стиснула ее еще сильнее.

– Хэвисток – прямой потомок Вашингтона Ирвинга, – услужливо подсказала она. – Пишет его биографию.

– Как интересно.

– Да, весьма интересно, – безмятежно отозвался Хэвисток. – Хотя нынешние ученые его не слишком-то жалуют. Они его маргинализовали, – сказал он, радуясь, что ввернул такое словечко. – Не совсем американский, мол, голос, говорят ученые. Уж очень коспомолитичный, слишком уж европейский. Ну а чего еще можно было ожидать, коли Ирвинг вобрал в себя многое от Стила и Аддисона. Но как бы там ни было, а мой прославленный предок, несомненно, одобрил бы мои каждодневные труды.

– Труды?

– Я хожу по библиотекам, читаю старые газеты, изучаю старые государственные документы.

– А государственные документы-то зачем?

Он небрежно отмахнулся.

– Интересуюсь. А еще больше они интересуют одного моего близкого приятеля, который, бывает, вытаскивает на свет божий весьма интересную информацию… Полагаю, с ним вы знакомы?

– С кем?

– С Люциусом Ривом.

Наступило молчание, на фоне которого только сильнее загрохотали разговоры и перезвон бокалов, как будто пронесся по залу порыв ветра.

– Да. Люциус. – Насмешливо вскинута бровь. Поджаты в ниточку губы. – Он самый. Так и знал, что это имя вам знакомо. Помните, вы ведь продали ему занятный двойной комод.

– Верно. И я бы с удовольствием его выкупил, дело только за ним.

– О, не сомневаюсь. Да вот только он продавать не желает, – и, злобно зашикав на меня, он продолжил, – да и я бы на его месте не стал. Когда на горизонте есть другой товар, поинтереснее.

– Ну, об этом ему, к сожалению, придется забыть, – любезно ответил я.

Услышав имя Рива, дернулся я рефлективно, как автоматически отпрыгнул бы от лежащего на полу кольца проводов или веревки.

– Забыть? – Хэвисток позволил себе хихикнуть. – Ох, не думаю, что он о таком забудет.

В ответ я улыбнулся. Но вид у Хэвистока стал еще наглее.

– Удивительно, знаете ли, чего сейчас только не найдешь с помощью компьютера, – сказал он.

– Да?

– Представляете, недавно Люциус раздобыл кое-какие сведения о других занятных вещах, которые вы продали. Мне, по правде сказать, даже кажется, что и сами покупатели не знают, до чего интересные это вещи. В Даллас – дюжину обеденных стульев “работы Дункана Файфа”? – продолжил он, потягивая шампанское. – И такой “редчайший шератон” – клиенту в Хьюстон? И много всего такого – в Лос-Анджелес?

Я изо всех сил старался держать лицо.