Шапка Мономаха

– Ну, – усмехнулся Добрыня Рагуилович. – А так?

От второго удара храбр слегка покачнулся.

– И так?

Медведь перехватил кулак воеводы левой рукой, а правой ухнул новгородцу пониже ключицы. Добрыня Рагуилович устоял, отшагнув назад.

– Пощекотал, – снова усмехнулся он и треснул храбра по уху.

Медведь постоял, осоловевши, а затем мягко осел в сугроб.

– Не Добрыня, – тряхнув рукой, подытожил воевода и пошел к коню.

Храбр потряс головой, чтобы не звенела, поднялся, позвал:

– Эй.

Двинулся новгородцу навстречу и сходу врезал ему в челюсть. После этого глаза воеводы несколько мгновений могли смотреть только на переносицу. Затем он размахнулся, а Медведь, наклонясь, взял его за ноги и запрокинул тяжелую тушу себе на спину. Сделал пару шагов, сбросил Добрыню Рагуиловича в сугроб. Отряхнул руки и пошел. Новгородская дружина кулаками прикрывала ухмылки.

– Стой! – раздалось грозно из сугроба. Воевода выбрался на дорогу и, потирая челюсть, согласился: – Добрыня…

– И чего ты к имени прицепился? – буркнул Медведь, надевая меховой плащ.

– Добрыня – имя знаменитое. – Боярин сплюнул в снег кровь. – Не знаешь, что ли, про дядю старого князя Владимира, крестившего Новгород?

– Не знаю.

– Так пойдем я тебе расскажу за бочонком-другим доброго меда, – дружелюбно сказал воевода.

– И нам удели того меду, Добрыня Рагуилович, – попросили дружинники.

– А вам за ваши поганые усмешки над воеводой не полагается меду, – сердито ответил он.

…Ожидания Олега не сбылись – новгородский князь, придя в выжженный Суздаль, утвердился в нем надолго. Градские люди быстро разбирали горелые руины, использовали на дрова или свозили за город. Обратно из лесу гнали обозы свежей древесины, ставили город заново. Спорили только о том, что рубить в первую очередь – городьбу или дома. Мстислав рассудил их, велев прежде пускать дерево на жилье, а уж потом на укрепления.

– Пока здесь стою – я ваша защита, – обещал он суздальцам. – Олег больше не причинит вам зла.

– Ну коли так, – обрадовались погорельцы, – поставим себе хоромины лучше и краше прежних.

В первый же день князь освободил из ям заточенных Олегом дружинников и градских – тех, которые не задохнулись в дыму. Воины, стыдясь, что не смогли оборонить город от Олега, рвались вдогонку за ним. Мстислав осадил их:

– Отец не хочет мстить. Вам и подавно не пристало думать о мести, рушить волю вашего князя.

Суздальские кмети склонили головы.

На второй день князь провожал в Муром послов.

– Не забудь, Янь Вышатич, передать дяде мои слова.

– Не забуду, князь. Да как же мне и забыть про твои слова, когда ты так ласков с князем Гориславичем, – по-доброму сказал боярин.

– Для меня он не Гориславич, а крестный, – возразил Мстислав. – А Господь учит пресекать зло милосердием.

Выйдя из города, посольский отряд направился к Дмитровскому монастырю. Здесь оба – Нестор и Янь Вышатич сдержали свое слово. Один отказывался ехать, другой велел отрокам силой посадить его на коня и в пути сторожить с двух сторон.

– Зачем неволишь чернеца, отец? – спросил Добрыня в дороге.

– Затем, что он монах Феодосьевой обители, – помедлив, ответил боярин. – А блаженный Феодосий созидал монастырь так, чтоб из него по Руси шло духовное утешение и просвещение. Чтоб каждый черноризец в нем жил не только для своей души, но и для мира, для всех русских людей.

– Ты знал этого Феодосия, отец?

– Знал и почитал. И верю, что его прославят в святых. Как-то раз он сказал мне: монах всегда и во всем должен делать себе принуждение, а иначе он не монах. Нестору хочу напомнить о том же. Все понимаю – у кого нынче на Руси мир и покой в душе, кого миновали тяжкие мысли о судьбе своей земли? Но складывать руки и пускать нюни никому нельзя. Иначе будет еще хуже. Сейчас даже чернецы должны работать на Русь. Больше того – наравне с князьями должны вкладываться в устроение русской земли.

– Кто ж им даст княжью власть? – не понял Добрыня.

– Устроять землю можно и не имея власти. Одним духом любви Христовой и книжным словом.

Боярин перевел дух. Выговорилось все за несколько мгновений, а ведь раздумывал над этим не один год.

– Вот так, – самому себе ответил он. – Скоро слово сказывается, да не скоро дело делается.

– Как в Муроме дело будем делать, отец? – спросил о своем Добрыня. – Принуждением или добром?

– Как придется.

Медведь залез пятерней под кожух и поскреб тело. В седле сидели уже несколько седмиц, а в Суздале после пожара не осталось ни одной бани.

– Помыться бы. Что мы за княжьи послы – грязные, провонявшие.

Янь Вышатич принюхался, проверил за пазухой.

– Не чувствую. Зима же.

Добрыня не ответил. Он-то слышал, как зачихала от человечьего запаха хитрая лиса, притаившаяся в подлеске. Кого-то поджидала – да только не людей…

22

– Ты пришел вернуть мне моего холопа, Янь Вышатич? – такими словами встретил князь Олег послов, быстрым шагом войдя в палату и выхватив острым взглядом каждого из прибывших.

По лавкам расселись Олеговы бояре. Возле спинки княжьего кресла встал длиннобородый, увешанный знаками и гремучими оберегами волхв.