Шантаж

Уныло бурча себе под нос по всякому поводу, включая храбрых, но бестолковых, франкистов, я прошёл пристройку с дыбой и прочими палаческими принадлежностями, и вошёл в основное помещение. Как это часто бывает после сильных эмоций, типа: «живым убежал от росомахи с железякой», меня трясло и ломало. Ведь и не били же! А всё болит, плечи ломит и в голове странное сочетание тяжести и пустоты. Отходняк. Но эту суку старую, Акима Яновича, я с отсюдова выну!

Вряд ли. Был бы я один — вряд ли я бы Акима вытащил из поруба. У Акима был жар и самостоятельно ходить он не мог. Четверо сидевших в этой же яме Рябиновских мужиков на руках вытащили владетеля. У деда на кистях рук — здоровенные набалдашники из полотна порванной на полосы рубахи. Мужички радовались, хвастались, лезли целоваться, молотили и щебетали. Будто птички по весне. Радовались освобождению и не понимали, что это ещё не конец. Как минимум — надо ещё со двора целыми уйти. Я погнал их сообразить носилки и присел над лежащим на земле Акимом. У деда, на припорошенном пылью лице, были видны дорожки от слёз.

— Очень больно?

— Гкрх… Ну ты спросил! Сам попробуй. Десять шагов с разогретой до малинового… А вот хрен им! Акима Рябину железякой не испужать! Мать их… Ты чего прибежал?! Ты ж клялся, что больше меня спасать не будешь! Про долги говорил. Или спужался, что отдавать некому будет? Заимодавец хренов. Жадность давит?

Вот же блин с факеншитом! И чего сказать? Что у меня без него, без этого «пердуна старого», который раскалённого железа не испугался и пытку вынес, ничего не получится? Что без него «смерть курной избе» отодвигается на годы? Соответственно — миллион детей дохнет. Просто два сильно упёртых придурка договориться не смогли. Так он и не поймёт, о чем речь. Может, про моё желание заполучить боярство? Для чего он мне нужен живым и дееспособным? Как-то это… утилитарно. А сказать, что мне его… жалко…. Так он опять обидится. Унижение чести и достоинства.

— Когда я после пруссаков этих, из «Паучьей веси», к тебе пришёл — ты книгу читал. Толстая такая, чёрный переплёт. Потом как-то закрутились…. А я всё спросить хотел — там что, про баб написано?

— Чего?!

— Ну, ты её так увлечённо читал. Она как, с картинками? Дашь почитать?

— Ты, бл…, паскудник мелкий!

— Аким! Я не «мелкий паскудник», я — крупный. Ты уж извини, что так получилось. Что тебе за мои дела… с руками-то так…. Прости. Если сможешь… Во, уже и носилки принесли. Сейчас мы потихоньку-полегоньку, в сторону дома…. Аккуратней, ребята, осторожнее. Ничего, Аким Янович, и это переживём. Где наша не пропадала. Пошли мужики.

— Глава 124

«Наша» во многих ещё местах не пропадала. Где она вполне может пропасть. Например, посреди посадникова двора. Процессия из четырёх мужиков с Акимом на носилках, привлекла внимание туземцев. Враждебное внимание. Кучка оружного народа, стоявшая возле телеги с порубленной на куски голой посадницей, двинулась нам навстречу.

— Кто разрешил?! Почему вылезли? Где караульщик? А ну назад!

Передний подскочил к носильщикам и начал толкать их в грудь рукой

— Давай, поворачивай. Ишь, вылезли без спросу. Поворачивай, давай, давай.

Мои селяне, бурча и отругиваясь, начали послушно разворачиваться. Ну уж нет! «Сижу за решёткой в темнице сырой» — этому не бывать! Что я им, орёл шизокрылый?!

«Свои взятки надо брать сразу». — Это кто сказал? — Преферансист. — Ну, Преферансист, вот тебе прикуп и играй свой мизер.

— Стоять! Носилки опустить! Ты кто такой? Ты чего людей моих пихаешь? Ты почему на дороге встал? А ну отойди! Это не твоего ума дело…

— Чего?! Ты, сопля, на кого хайло открыл?! Вот я тебя…

Об инстинктах я уж погрустил. Придётся ещё раз. Взрослый мужчина, «муж добрый», традиционно бьёт подростка, «отрока», открытой ладонью сбоку по голове. Не кулаком, не в корпус, не прямо в лицо. Только вот так. «Оплеуха» называется. Нормальный подросток после этого движения летит с переворотом в воздухе и, приземлившись, вскакивает на четвереньки и быстренько рассасывается в окружающем пространстве, издавая затихающие скулящие звуки. Это чётко отработанный ритуал на «Святой Руси». Всем известный, повсеместно распространённый, «с дедов-прадедов». Я в своём детстве, в двадцатом веке, и сам так получал.