Шанс, в котором нет правил [черновик]

С каждым днем его раны заживали. Если бы не паралич — он, возможно, уже встал бы. Врачи изумлялись. Он должен был умереть от потери крови или от сепсиса, он мог подхватить прямо здесь, в госпитале, пневмонию или тиф, но ничего подобного не случилось. Вот, бывают же иногда чудеса — говорили врачи, когда думали, что он не слышит… Арефьев мысленно жал плечами — это чудо было ему совсем не нужно. Он не держался за жизнь. Мать его умерла вторыми родами, сестра, недоношенный болезненный младенец — два месяца спустя. Отец, крепко запивший после этих потерь отставной военный, три года назад скончался от апоплексического удара. Больше у Арефьева никого не было. Никто не ждал его на земле, никто не тосковал о нем. Умереть от сепсиса, совершенно неизбежного при таком количестве дыр в кишках — что могло быть проще и естественней? Но его организм не хотел сдаваться. Как Артур.

Арефьев почему-то решил, что умрет в день падения крепости. Они были неизъяснимым образом связаны.

В один из дней его разбудила тишина. А когда он открыл глаза, то увидел, что поперек его койки лежит чья-то тень. Кто-то стоял со стороны солнца. Повернуть голову Арефьев не мог, но гость сам понял, что его не видят, сделал шаг вперед, кивнул, присел на край.

— Все, — сказал Захарьин. — С добрым утром нас всех. Отвоевались. Извините, что раньше к вам не выбирался. Не до того было, они нас на части рвали. Мне говорили, что ваши раны заживают, я и не торопился. Про паралич только здесь, в этом… вошпитале узнал. Пустых сожалений высказывать не буду. Я просто могу вам помочь. По вашему желанию — помочь умереть или помочь выжить. Если вы меня слышите и понимаете — моргните один раз.

Арефьев моргнул. Поскольку слышал и понимал. Он знал, что первое предложение многим показалось бы… интересным, но особенного желания торопиться не испытывал. Хотя, с другой стороны, нужно же и о госпитале подумать — сколько им с ним возиться?

Второе предложение — за такое он бы душу дьяволу продал, но это выражаясь фигурально. А вот готов ли он это сделать буквально, Арефьев пока не понимал.

— Болезнь, о которой мы говорили, — Захарьин склонился к нему пониже, хотя на соседних койках уже никто не лежал, — в некотором роде заразна. Чтобы заразиться, нужно добровольное согласие. Если все получится, паралич пройдет, но дня на три вы впадете в летаргию, которую врачи могут принять за смерть. Я постараюсь, чтобы вас не похоронили за это время. Это безвредно, однако… неприятно. Цена в общих чертах вам известна, поначалу это нужно будет делать раз в месяц, потом реже. Первое время для вас будет мучителен и убийствен солнечный свет, но с возрастом это пройдет. Вы станете много сильней, выносливей и быстрей обычного человека. Появятся новые ощущения, вы сможете определять, что люди чувствуют, иногда даже угадывать, что они думают. Вас не возьмет уже никакая хворь и очень трудно будет убить.

Арефьев моргнул дважды и мысленно попытался задать вопрос — или хотя бы изобразить вопросительную интонацию. Кажется, получилось.

— Зачем? — Захарьин улыбнулся. — Зачем мне или зачем вам? Оба. Замечательно. Зачем мне? Я ищу товарищей. Не для того, чтобы не быть одному. Я очень редко предлагаю, потому что большинство людей, согласившись впустить в себя черта, неспособны справиться даже с собой, не то что с ним. И превращаются в… нет, то, что мы с вами видели, это еще очень ничего. Этот человек владеет собой и не сошел с ума. Он просто сам по себе негодяй и трус. Вы же не думаете, что он отказался от идеи, так сказать, есть впрок? Просто стал пополнять силы за счет собственных солдат. Это проще, чем пройти через меня — я бы, скорее всего, не смог его убить, но покалечил бы непременно. И любой шальной снаряд завершил бы дело. — Захарьин пожал плечами. — Это, кстати, вторая опасность: начать считать людей, обычных людей, своим скотом. Зачем вам? Я считаю, что жить — лучше, чем не жить. Даже так, как живу я. И у нас с вами есть дом, а там вскорости начнется большая беда. То есть, она уже началась, наше здесь поражение — не случайно, вы это понимаете не хуже меня. Но нами же ничего не кончится, беда вернется туда, откуда пришла. Ведь все это, — Захарьин кивнул в сторону окна, — была попытка наложить заплатку на плотину. А глина поплыла… Я не застал ни Смутного Времени, ни тех, кто его застал. Но я видел Пугачевщину. И мне кажется, что если ничего не сделать, мы прикатимся как раз туда. А вам тоже так кажется.

Арефьев закрыл глаза. И не открывал. Он надеялся, что Захарьин поймет — сейчас ответа не будет. Никакого.

— Вы не можете мне сейчас ответить, — сказал Захарьин. — Я понимаю. Приду завтра. Больше времени на раздумья дать не смогу — японцы уже начинают формировать партии пленных для отправки в Нагасаки.

Арефьев раскрыл глаза и увидел — не почувствовал, увидел — как Захарьин пожимает ему руку.

— Кстати, в любом случае — будем знакомы. Волков. Аркадий Петрович Волков. Это имя, отчество и фамилия, с которыми я появился на свет.

* * *