Шанс на жизнь

Рашель толкнула массивную дверь и позвала, входя в просторный холл: «Хелли!» Я зашла за ней и осталась без слов. Никогда в своей жизни я не была внутри дома такого просторного и невероятно красивого. Огромный холл из белого мрамора с кремовым рисунком на полу вел в зал с тонкими высокими колоннами. Слева я заметила лестницу с витыми металлическими перилами, ведущую наверх, а через небольшое расстояние еще одну лестницу, но уже для спуска, надо думать, в подвальные помещения. Справа за колоннами расположилась гостиная с камином, по обеим сторонам которого в нишах стояли небольшие выставочные шкафы с полками, уставленными фарфором. Бело-синие вазы, кувшины, соусники и чашки были явно коллекционными и очень дорогими. На полу у камина лежал пушистый ковер кремового цвета, и я в очередной раз подивилась чистоте предмета, который, по моему опыту, не может быть таким безупречно-чистым.

Ковер в моем доме (тот, что в Торонто, тот, что действительно МОЙ) был безупречно чистым лишь первые полчаса после его покупки. А дальше… ребенок поел чипсы, друзья пришли с собакой, пластилин случайно упал и был втоптан в мягкий ворс ковра, и еще сто причин, почему мой ковер никогда не был идеально чистым, как я ни старалась. А здесь…чудесаааа.

В центре ковра стоял небольшой овальный стеклянный столик на двух толстых круглых деревянных ножках, а вокруг него расположились два белоснежных диванчика с горой коричнево-серых подушек, два бежевых мягких кресла и два низеньких кремовых пуфика на гнутых металлических ножках. Над камином висело большое зеркало в витой коричневой раме, и в нем отражалась столовая, которая располагалась сразу же после гостиной.

В столовой на полу лежал такой же ковер, как и в гостиной, но на нём стоял массивный деревянный стол темно-коричневого цвета на двенадцать человек с мягкими кремовыми стульями на толстых деревянных ножках в цвет стола, расположившихся вокруг него. В центре стола в художественном беспорядке было расставлено штук восемь, как мне показалось на первый взгляд, ваз разной высоты. Приглядевшись, я поняла, что это декоративные подсвечники из цветного венецианского стекла. Над столом свисала люстра из металла и хрусталя с лампами в виде свечей, в которой не было особой необходимости днем, потому что и в гостиной, и в столовой основным источником света были французские окна от пола до самого потолка в легких темно-коричневых рамах. За столовой, в стене, виднелся дверной проем. Проход между колоннами тоже вел куда-то в глубину дома, но у меня не было времени все рассмотреть, потому что в дверном проеме возникла фигурка тощей коротко стриженной темноволосой девушки в темном платье до колен, с белым кружевным воротником и тоненьким ремешком на талии.

– Хелли, как хорошо, что ты еще здесь, – Рашель обрадованно обратилась к девушке. – Я не знала, ждешь ли ты нас или уже уехала закупать продукты. Мы так задержались из-за этих ужасных пробок!

– Ну что вы, как я могла уехать, не встретив нашу дорогую Элизабет! – воскликнула Хелли, лучезарно улыбаясь, но в глазах ее было столько холода и настороженности, что я не нашла в себе сил улыбнуться в ответ.

– Элизабет, девочка моя родная, ты дома! Как я надеялась, как молилась Деве Марии, как плакала ночи напролет, прося за тебя у Господа! Ты вернулась, моя кариньо!

Я вздрогнула. Ко мне, причитая, приближалась маленькая полная пожилая женщина. Темные волосы с проседью уложены сзади в пучок, морщинистое лицо с большими карими глазами под темными прямыми бровями выражает страдание и радость одновременно. А главное, впервые за все время, что прошло с момента моего пробуждения, я услышала простые и добрые слова в мой адрес, вернее, в адрес Элизабет. Они звучали так искренне, и столько радости слышалось в голосе женщины, что я невольно пошла ей навстречу. Подойдя ко мне, она обхватила меня руками и прижала к себе. Она была вся такая мягкая, уютная, и от нее так вкусно пахло свежей выпечкой и какими-то ароматными травами, что я невольно прижалась к ней крепче и не хотела отходить.

– Ты узнала Лусию? – Вскричала Рашель. – Милая, ты ее узнала?

Я отошла от женщины и отрицательно мотнула головой. Рашель сникла, но быстро взяла себя в руки.

– Это Лусия, твоя няня. Она была с тобой почти с самого рождения. Ты для нее как дочь, – Рашель улыбнулась, а Лусия снова подошла ко мне и погладила меня по голове:

– Не переживай, моя родная, ты скоро поправишься и вспомнишь всех нас.

Я посмотрела в доброе лицо няни и поняла, что это первый по-настоящему добрый человек, который оказался рядом с тех самых пор, как я очнулась. Мне стало так жаль эту бедную девочку Элизабет, которую почему-то ненавидел весь дом, себя, застрявшую в этом непонятном семействе, моих настоящих родных, которые думают, что я ушла безвозвратно, что я обняла Лусию и расплакалась. Я рыдала на плече у маленькой пожилой черноволосой женщины, а она просто гладила меня по голове, не говоря ни слова.

ГЛАВА 4