Шалинский рейд

Бывало и по-другому. Как в Сержень-Юрте.

Наш лагерь стоял в буковом лесу, в Черных горах. Мы выкопали землянки в сланце у подножия холма. Покрыли сверху ветками и дерном, для маскировки. Неподалеку, в километре от лагеря, по белым камням бежала речка. Вода здесь, в верховьях, была кристально-чиста. На речной воде мы готовили, воду из реки пили, стирали в реке свои вещи и мылись. И все было бы похоже на лагерь скаутов. Но та же река была опасностью: федералы использовали русло как дорогу, когда выдвигались в горы. Танки и бронетранспортеры легко шли по мелкой речке и каменистому берегу. Любое движение в прибрежном лесу вызывало шквал огня. Если мы пытались обстрелять отряд федералов, они наводили тяжелую артиллерию, вызывали авиацию, и квадрат леса перепахивался всеми видами боеприпасов. Только что напалм не лили на лес с вертолетов, как американцы во Вьетнаме.

Поэтому даже к своей речке мы ходили с опаской. По ночам. Выставив дозоры. Операции проводили подальше от лагеря: иногда делали засады у дороги на Ведено, чаще ставили мины.

Это был август, август 2000 года. В начале месяца группировка федеральных войск “Восток” обрушилась на наш лесной район. Каждый день вылетали самолеты, артиллерия работала по квадратам. Мы сидели на базе и старались не высовывать носа. Наш лагерь не обнаружили, прямых попаданий не было. Только земля тряслась под ногами от разрывов снарядов, бомб, ПТУРСов. Другому отряду, который базировался километрах в десяти от нас, выше в горы, повезло меньше. Да что там меньше, им совсем не повезло. Видимо, федералы добыли информацию об их точном месторасположении. Может, с помощью сдавшегося перебежчика, или боевики сами позволили обнаружить себя с воздуха. Несколько часов в их стороне пикировали самолеты, грохотали взрывы. Мы старались выйти на связь с помощью спутникового телефона, но соседи молчали. Когда обстрел прекратился, ночью, я был отправлен в их расположение для восстановления связи.

Со мной пошел молодой пацан из Сержень-Юрта, которого звали почти как меня – Тимуром. Был риск, что русские завершат обстрел высадкой десанта: мы могли попасть как кур в ощип. Настроение было мрачное.

Плотная листва деревьев скрывала нас от ночного неба. Поляны мы обходили по кромке, хотя, всерьез опасаться что нас ночью обнаружат с воздуха, было нелепо. И все равно мы не включали фонариков, передвигались во тьме. Луна пряталась за рваными облаками, в небе было чисто и спокойно, федералы в ту ночь не делали иллюминации осветительными снарядами. Мы оба, я и Тимур, хорошо видели в темноте.

Большинство чеченцев видят хорошо или очень хорошо. В моей школе я не могу вспомнить больше двух-трех очкариков. Я тоже хорошо видел, раньше. Мог с километрового расстояния прочесть вывеску, мог читать при выключенном свете. Сейчас не то, сейчас я подслеповат, наверное, компьютеры виноваты.

До 2000 года у меня не было никаких компьютеров. Когда я служил в полиции, у нас был один компьютер в конторе: на нем играли в видеоигры. А протоколы писали от руки.

Мы хорошо видели дорогу. Ориентировались без компаса и GPRS, просто по внутреннему чувству азимута и используя знание местности – здесь овраг, там обогнуть холм, тут спуститься в лощину, дальше через заросли кустарника на тропинку, протоптанную еще в мирное время собирателями черемши. И подснежников.

Весной, когда сходит снег и земля прогревается, в лесистых Черных горах расцветают подснежники. Они очень красивые, эти белые цветы, колокольчики, склоняющиеся книзу, как в молитве. Они пахнут свежестью, пахнут новой жизнью, робко, тонко, как первая любовь.

Мы всегда привозили с собой охапку подснежников. Хотя, конечно, не за подснежниками мы отправлялись в горы. Мы шли собирать черемшу. Набирали целые ведра и сумки, она была легкая. Потом, дома, женщины сидели и снимали с луковиц “сапожки”, мыли, варили, жарили в масле. Весь дом наполнял пряный чесночный аромат. Черемша – это не подснежники, черемша пахнет резко, но вкусно!

Я замечтался, мне даже показалось, что я слышу этот запах – черемши, не подснежников. Мы шли по узкой тропке, я впереди, Тимур за мной. Всю дорогу мы молчали. Но тут я вдруг сказал:

– Это старая тропа. Здесь люди ходили собирать черемшу. Ну, раньше, ты понимаешь.

Тимур сказал:

– Да, я знаю. Я знаю эту тропу. Мы собирали тут черемшу. Поэтому я вызвался идти с тобой, помочь, если вдруг ты потеряешь дорогу.

Я сказал:

– Я не потерял бы. Я ходил к соседям уже раз пять. Я же связной.

Тимур сказал:

– Да. Но давай я лучше пойду впереди.

И мы поменялись местами.

Я спросил:

– А вы собирали только черемшу? Мы, когда детьми собирали черемшу, всегда еще срывали подснежники, хотя нас никто не просил. Что толку с этих подснежников? Их же не приготовишь на ужин, мусор!

Тимур ответил:

– Я тоже рвал подснежники. Я ходил за черемшой, вместе со взрослыми женщинами, только потому, что можно было набрать подснежников.

Я спросил:

– А зачем тебе было набирать подснежники?

Тимур ничего не сказал.

Он шел впереди, а я шагал сзади и продолжал болтать: