Шалинский рейд

Так все получилось.

Мне предстояло узнать об этом несколькими минутами позже.

Я не видел разрыва.

Я сидел в директорском кабинете, передо мной была карта Шали и схема школы. Но я ничего не планировал. Я нашел книжку – томик стихов Есенина – на полке в шкафу. И читал.

Потом мне на глаза попались классные журналы. Старые классные журналы. И я принялся перелистывать их. Читая фамилии, порой знакомые, порой нет. Радуясь поблекшим пятеркам и четверкам, огорчаясь за двойки и тройки.

Вот, к примеру, Хасуханова Айна. Сплошные тройки по математике! А по физике и химии – наоборот, четверки и пятерки. Наверное, не сложились отношения с математичкой…

Сначала ударной волной выбило стекла и повалило шкафы. И только потом я услышал грохот, такой, как будто само небо упало.

Я сидел в кабинете. Я не видел разрыва.

Потом мне рассказывали: прямо над площадью появился клубок белого пламени, ослепительный, словно второе солнце.

В следующие мгновения несколько сотен квадратных метров было накрыто поражающим материалом – осколками.

То, что я услышал после взрыва, было ни на что не похоже. Крики и стоны сотен и тысяч людей слились в один протяжный вой. В этом звуке было мало человеческого. Казалось, целые сонмы раненых зверей издают свой предсмертный вопль.

Я понял – произошло нечто ужасное. Самое ужасное, что только могло произойти. Я вскочил и выбежал из кабинета. Навстречу мне по коридору бежал Адам.

– Что???? Случилось??????

Мой хозяйственный начальник штаба не мог ничего ответить. Он держался за голову, из которой сочилась кровь – его поранило осколком стекла.

– Адам, всех в котельную! Я на площадь.

Площадь была близко, слишком близко. А митинг проходил еще ближе, у площади, но за зданиями администрации – сама площадь простреливалась из комендатуры. Выбежав из школьного двора, я сразу увидел.

Я не знаю, как выглядит ад. Моя вера слаба. Иногда я даже не верю, что есть еще какой-то другой ад, кроме того, который здесь, на земле. Я не знаю, есть ли такое воображение, чтобы представить себе картину ужаснее, чем та, которую увидел еще до того, как умру.

Груды тел, агонизирующих и мертвых. Отсеченные осколками конечности, размозженные головы и грудные клетки, раненые, бессмысленно ползущие по асфальту, залитому кровью, и стоящие на коленях, как обрубки деревьев. И над всем этим – стон.

А еще шапочки. Вязаные теплые шапочки разных цветов. Сорванные взрывом, они валялись повсюду.

Они будут так лежать еще несколько дней. Когда уберут трупы. Шапочки, в дырах от осколков, опаленные огнем, залитые кровью или просто, целые и невредимые, будут лежать на площади…

Меня парализовало. Я просто стоял, не в силах сдвинуться с места, не пытаясь никому помочь, не понимая – кому из сотен раненых и умирающих я могу оказать помощь, и нужно ли это.

Мои бойцы не послушались приказа укрыться в котельной. Скоро я увидел их вокруг себя: они брали на руки раненых и несли к школе. Они искали в первую очередь парней из нашего батальона, но поднимали и незнакомых.

На площадь со всех сторон хлынули люди, жители соседних домов. Они находили родственников и знакомых и уносили, увозили с собой.

А я все стоял как вкопанный, едва поворачивая голову.

Прошло, может быть, полчаса. Или час. Времени больше не существовало. Не знаю, сколько я так простоял, сколько раз меня окликали бойцы, сколько погибающих рядом людей молило меня о помощи.

Но потом я увидел Арчи. Всего в нескольких метрах от меня он лежал на боку, скорчившись. Его тело подрагивало. Я узнал Арчи по этой нелепой грабительской маске. Я пошел к нему, переступая через чьи-то тела.

Словно во сне, я подобрал его автомат и закинул на ремне за спину. Потом взял его на руки. Тело Арчи показалось мне очень легким. Он был еще жив. Я нес Арчи, обхватив одной рукой под мышками, а другой под сгибом колен. Арчи приподнял голову и раскрыл губы, как будто что-то хотел мне сказать.

Но он ничего не сказал. Его рот заполнила кровавая пена, потекла, голова свалилась набок, распахнутые глаза в прорези маски остекленели. И как-то вдруг его тело стало тяжелым, как будто чугунным.

Если есть у человека душа, то, когда душа покидает тело, мертвый должен становиться легче, хотя бы на одну сотую грамма. Но мертвые тяжелы. Они тяжелее живых. Я не знаю, почему так происходит. Это ненаучно. Если нет у человека души, то мертвое тело должно весить столько же, сколько живое. Что же такое, свинцовое, вливается в тело человека, когда душа покидает тело? Что такое – смертельная тяжесть?

Арчи был уже мертв. Он умер у меня на руках. А я не понимал. Я чувствовал только, что он был легким – и вдруг стал тяжелым, таким тяжелым, что у меня отнимались руки. Я шел и нес его, туда, куда остальные бойцы несли раненых.