Да и сама природа Карельского перешейка — сосновые леса, залив, чистый
воздух — располагала к творческой работе, раздумьям.
31 декабря 1913 года в Россию из Италии приехал Горький. М. Ф. Андрееву
осаждали назойливые репортеры, домогались узнать местонахождение писателя.
Андреева была лаконична и непроницаема. Однако вряд ли Шаляпину было
неизвестно, что, пробыв в Петербурге несколько часов, Горький уехал на
станцию Мустамяки (ныне станция Горьковская в Выборгском районе
Ленинградской области).
Находясь под усиленным надзором полиции, писатель редко выезжал в
Петербург. Он был здесь 18 января 1914 года проездом в Москву, а потом
несколько дней в конце февраля и в начале марта. 23 марта Горький и Шаляпин
смотрели в цирке Чинизелли (ныне Ленинградский госцирк) состязания борцов.
30 марта Алексей Максимович приехал к певцу на Никольскую площадь, и
целый день они были вместе. Спустя две недели, 15 апреля, Горький
присутствовал на спектакле Мариинского театра «Дон-Кихот», в котором
Шаляпин пел заглавную партию.
В конце апреля Шаляпин пять дней жил у Горького в Мустамяках в
небольшой деревянной даче. «Много гуляли, катались верхом, а главное играли
в городки, — вспоминал Шаляпин. — Во время моего пребывания у Горького
приезжал мужской вокальный квартет, с которым мы спели целый ряд русских
песен. Горькому особенно понравилась „Илья Муромец”».
* * *
Начало первой мировой войны застало Шаляпина на маленьком полустанке
под Парижем. Поезда не шли. С немалыми трудностями — пешком, на
попутных повозках — певец добрался до французской столицы, а оттуда — в
Англию.
«Где Шаляпин?» — мелькает в заголовках петербургских газет. Дирекция
императорских театров обратилась к иностранным посольствам, взявшим на
себя защиту русских подданных, с просьбой выяснить местонахождение певца.
На этот раз путь Шаляпина в Петербург был особенно долгим. Пароход, на
котором Шаляпин плыл из Англии, двигался с потушенными огнями и едва не
подорвался на немецких минах.
Последнее впечатление Шаляпина о загранице — маленький городок Торнео
в Швеции. «В Торнео меня поразила веселая девушка-финка, — вспоминал
Шаляпин, — она подавала чай в трактире, все время мило улыбаясь и тихонько
напевая песенку, в которой часто встречалось слово «ауринка». Я спросил, что
такое «ауринка».
— Солнце, — сказали мне.
День был тусклый, небо плотно обложено тучами, а девушка поет о солнце.
Это понравилось мне, и с этим впечатлением я доехал до Петербурга, который
был уже переименован в Петроград».
7 сентября 1914 года родственники, друзья, поклонники Шаляпина
встречали его на Финляндском вокзале. На следующий день репортер
«Биржевых ведомостей» писал: «Сегодня на квартире Ф. И. Шаляпина (на
Никольской площади. —
помощи раненым. Предполагается учредить два лазарета имени Ф. И. Шаляпина
в Петрограде и Москве. Каждый лазарет будет рассчитан на 25 кроватей. С этой
целью Шаляпиным будет устроен ряд концертов и спектаклей, в которых он
лично будет участвовать и, кроме того, привлечет также и другие артистические
силы. Первый концерт для этой цели будет дан в Петроградском Народном
доме».
В связи с войной немецкие названия повсеместно заменялись русскими.
Петербургская сторона стала называться Петроградской. Из театрального
репертуара изымались произведения немецких композиторов и драматургов.
Такими способами официальная пропаганда разжигала шовинистические
страсти. Обывательские круги населения Петрограда поддавались пропаганде.
Дело дошло до того, что протестующая толпа пыталась учинить погром здания
германского посольства на Исаакиевской площади. Со здания была сброшена на
мостовую тяжеловесная конная скульптура.
Поднимая «боевой дух» народа, официозная пресса не брезговала прямыми
фальшивками и провокациями. Так, в утреннем выпуске «Биржевых
ведомостей» от 14 сентября появилось открытое письмо Горького к Шаляпину, в
котором писатель приветствовал начавшуюся войну. На самом деле никакого
письма написано не было. Горький немедленно потребовал от газеты
объяснения, но гнусное дело было сделано — фальшивку о Горьком-«патриоте»
уже подхватила молва.
Империалистического характера начавшейся войны не понимали не только
обыватели. Многие политически незрелые представители интеллигенции также
поддавались воздействию официальной пропаганды, ее ура-патриотическим
призывам, надевали военную форму и отправлялись на фронт. Известную дань
этим заблуждениям отдал и Шаляпин. Еще из-за границы певец писал дочери:
«Я жалею очень, что я не в России, а то я пошел бы тоже на войну. . Жалею
только, что я не умею совсем обращаться с военными инструментами, например
с ружьем и с пушкой, но подучился бы».