Шахта

Ты опять начал, осознал он. Почему он постоянно позволяет Аманде дубасить его по голове битой плохих воспоминаний? Он сам с этим прекрасно справляется. И продолжает защищать свою мучительницу.

Вместо того чтобы огрызнуться на Ямайку, оберегая чистые и радужные воспоминания об Аманде, Джонатан попытался придумать ответ получше. Эта стратегия была новой, но приятной.

– Эм… ну я ее не отпускал. Скорее, она меня отпустила. Типа того. Я брошенка, а не тот, кто бросил. – В грубой вспышке гнева он представил, как Аманду размазывает фура с надписью «Кока-Кола» на кузове. Из Уэйко [59]. Да. Шлеп. Ужасный несчастный случай на дороге был бы для нее настоящей удачей. Квинтэссенция всего плохого, что с ней случалось. По крайней мере, это сотрет самодовольное выражение с ее лица.

– Мужская гордость – страшная вещь, – сказала Ямайка. – Она делает тебя глупым, заставляет совершать идиотские поступки.

– Сам виноват. – Он пожал плечами. Хватит уже. – Я не старался заслонить память о ней новыми впечатлениями. Взросление не блокирует наше болезненное прошлое, но возводит живописную стену, чтобы не смотреть на него постоянно. Но я цеплялся за боль как компьютер, отказывающийся принимать новую информацию. Когда я наконец не выдержал, то решил переехать в Чикаго.

– И только посмотри на себя! – Она улыбнулась. Ему сразу стало лучше. Обычно он ненавидел, когда над ним смеются.

– Так я оказался здесь. – Джонатан махнул воображаемой сигарой. – Теперь, дорогуша, расскажи свою историю.

Ямайка встала и подошла к нему.

– Джонатан, я думаю, ты – славный парень, правда. Просто немного запутался и остро на все реагируешь, но в глубине души ты славный. Просто слишком часто позволяешь людям ебать себе мозги. И зацикливаешься на плохих вещах. Слишком много думаешь о том, чтобы чувствовать, вместо того, чтобы просто чувствовать. – Она нахмурилась. – И я думаю, что ты только что задал самый тупой вопрос из всех возможных, типа «почему такая хорошая девушка, как ты…» и так далее.

– Упс. Вот дерьмо. Прости. – Он покраснел. Это было мило.

– Не извиняйся. Боже, это еще одно правило, которое тебе надо запомнить. Прекрати извиняться. Она встала у него за спиной и помассировала ему шею. Искренне пыталась его подбодрить, без компромиссов. Или лжи. Какого черта она делает?

– Время идет, – сказала она. – Что дальше?

– Хм. – Он учтиво кивнул. – Я отвечу на этот вопрос, мадам, после того как совершу свой головокружительный спуск.

Он такой… Ямайка пыталась подобрать слово… манерный рядом с ней. Боже, неужели секс так повлиял на него? Он стал заботливым, внимательным и, как только она поставила перед ним цель, – упорным и целеустремленным. Или, как сказали бы неграмотные люди, целеориентированным. Этот человек, которого она почти не знала, был готов спуститься в ледяную темную шахту, чтобы спасти их жизни, лишь потому, что она сказала ему, что их жизни нужно спасти.

Джонатан снял парку и надел две толстовки поверх футболки – для лучшей маневренности. Потом заправил штаны в ботинки. В одной из кухонных коробок он нашел пару свечек и спички с логотипом кофейни на Видвайн-стрит, в которую часто ходил. Ему был нужен запасной источник света – на случай, если что-то произойдет с фонарем, который он одолжил у Капры. Ямайка знала эту кофейню. Она называлась «Бездонная чашка» и находилась через дорогу от Бродхерст-авеню, восточной границы Оквуда.

Джонатан оторвал девяносто сантиметров армированной ленты, скрутил ее в прочный жгут, который продел через ручку фонаря, и прикрепил к своему ремню.

– Зови меня Тенцинг Норгей [60].

Он надел водительские перчатки, одолженные у Баша, и попробовал открыть окно в ванной. Оно было таким же тугим и несговорчивым, как остальные окна в здании. Отодрать картонную заплатку недостаточно, нужно освободить проем от рамы.

Наконец рама поддалась.

На наружном подоконнике Джонатан увидел размазанные следы фекалий, словно кто-то пытался оттереть от них подошву ботинок. Ножки ванной не стояли на напольной плитке, а протыкали ее. Ванна была достаточно тяжелой, чтобы привязать к ней страховочный трос. Путаница из электропровода напоминала инопланетное макраме.

Джонатан привязал один его конец к ближайшей к окну ножке ванны и аккуратно смотал, чтобы не запутать. Таракан, недовольный вторжением в свои владения под ванной, решил унести ноги. Ямайка раздавила его, как только он вылез на свет.

Джонатан залез в ванну, включил фонарик и высунулся из окна по плечи. Он впервые оказался внутри таинственного придатка квартиры. Пар его дыхания растворялся во тьме в тридцати сантиметрах от его носа. Поток воздуха снизу принес цепкий аромат сухой гнили, пряный, нейтральный и зловонный. Он напомнил Джонатану законсервированный запах вскрытых могил. После первоначального обонятельного шока он казался не хуже аромата протухшего гамбургера, который источала кровь, сочившаяся из стены в соседней комнате.

Он почистил подоконник, смирившись с тем, что придется запачкаться во время спуска.