Мотивы и образы зачарованных неуязвимых героев — «меднотелого» Исфендиара иранцев, Ахиллеса эллинов, Зигфрида «Песни о Нибелунгах», Ильи Муромца, которому «смерть в бою не написана», и Ростема, которому не суждено пасть в бою, мотивы боя отца с неузнанным сыном и другие в основе своей были независимы, но в отдельных подробностях возможны и неизбежны взаимовлияния.
Блестящая литературная обработка таких мотивов и сюжетов в «Шахнаме» Фирдоуси нашла отражение в литературных произведениях и поздних литературных обработках фольклорных сказаний. Причем это отражение могло быть не только результатом книжного влияния, непосредственного знакомства с «Шахнаме», часто оно возникало как следствие фольклорных связей общавшихся между собой народов. Одним из многочисленных примеров влияния «Шахнаме» на оформление народных в своей основе образов может служить русская книжная сказка XVI—XVII вв. о Еруслане Лазаревиче и ее лубочные варианты.
Самое имя Еруслан Лазаревич сопоставляется с именем Ростема, сына Заля (
«Шахнаме» — национальное произведение иранских народов прежде всего, но именно потому, что Абулькасем Фирдоуси с такой полнотой, глубиной и мастерством художественного воплощения выразил в поэме свое народное, национальное, он занимает достойное место и в ряду великих поэтов мира.
«Шахнаме» — глубоко правдиво, прогрессивно, человечно и оптимистично. Все эти черты роднят поэму Фирдоуси с другими великими произведениями искусства. Именно здесь следует искать основу бессмертия и мирового значения поэмы.
Если говорить о величайших произведениях мирового искусства, всегда будут названы в соответствующей области несколько имен, несколько произведений, которые не могут быть забыты. Исключительные, монументальные, эти произведения бессмертны.
Гениальный грузинский поэт Шота Руставели (XII в.) в предисловии к «Витязю в тигровой шкуре» говорит о внутренней значительности темы в соединении с высоким мастерством как о непременных условиях создания великого произведения: «Дар напевов — это область в царстве мудрости высокой», «Не поэт, кто где-то, как-то стих-другой случайно скажет ... кто сразить не смея зверя ... дичине мелкой рад»[457].
Высокое художественное мастерство в сочетании с идейностью, народностью как раз и определяют монументальность «Шахнаме». Монументальность содержания гармонически сочетается здесь с монументальностью формы.
Действительно, поэма грандиозна, тем более что это произведение одного автора, а не свод различных народно-эпических и литературных материалов, оформлявшийся иногда в течение столетий, как, например, индийская «Махабхарата»[458].
В смысле широты охвата событий ни один народ мира не имеет такой грандиозной эпопеи, как «Шахнаме».
В самом деле, если бы, например, какой-нибудь греческий автор — Гомер позднейшего времени — отразил в единой поэме (в десятки раз превышающей объем «Илиады» и «Одиссеи») весь цикл греческих сказаний, включая ранний исторический период, эпопею персидских войн, расцвет и падение Афин, возвышение Македонии, чудесный поход Александра на восток, перипетии борьбы диадохов и эпигонов и закончил бы эпопею битвой при Пидне и обращением Эллады в римскую провинцию (168 г. до н. э.), то мы имели бы подобие «Шахнаме» Фирдоуси в древнегреческой литературе.
Аналогичные сопоставления можно было бы дать и на материале литератур других народов мира. Дело в том, что ни в одной из этих литератур эпопея не вбирает в себя так органически всю мифологию, народные эпические сказания и историю, не объединяет их в композиционное единое законченное целое, как это имеет место в «Шахнаме» Фирдоуси.
То, что именно иранцы создали такое исключительное в мировой литературе произведение, как «Шахнаме» Фирдоуси, представляется фактом закономерным и понятным в силу сочетания особых исторических условий, сделавших возможным появление и завершение поэмы.
Все это, разумеется, не определяет общего превосходства литератур Ирана над древнегреческой, древнеиндийскими, китайской и другими (в том числе и европейскими), но лишь свидетельствует о специфике их развития.