Шахнаме. Том 1

Своеобразием «Шахнаме» является известная (пусть внешняя) гармония двух противоположных тенденций, или, лучше сказать, стремление к ней. В конечном счете они непримиримы, но в творчестве автора поэмы естественно сочетаются.

Оставаясь, таким образом, представителем своего класса, поэт выходит за его пределы, отражая и выражая более глубокие — общенародные — идеи и чувства.

Особые, исключительные моменты переходного периода исторически обусловили эту органичность сочетания противоречий поэмы: политическими и экономическими врагами дехкан оказались халифат, ленная система. Но ведь и для широких народных масс врагами, эксплуататорами были халифат[449] и тюркские наемники, хозяйничавшие в последние десятилетия X в. в стране, особенно в Хорасане. Их вожди-эмиры и становились прежде всего ленными владельцами земель и закрепощаемых крестьян. Поэтому если дехканство, недовольное своим настоящим и перспективами будущего, идеализировало прошлое — Иран сасанидов, то эта идеализация воспринималась положительно и в народных (крестьянских) кругах. Тем более, что идеализировались прежде всего образы древних эпических царей: Феридуна, Джемшида и других, образы, народные в своей основе. Ведь и сасаниды, эксплуататоры в прошлом, изображены Фирдоуси в ореоле справедливости, а идеал справедливого царя был общим для средних веков идеалом крестьянства.

Далее, зороастризм, или, лучше сказать, традиционный культ Йездана, противопоставленный официальному исламу, как и шиизм автора, не могли не найти отзвука в народном сознании (выше мы отмечали, что значительная часть сельского населения в X—начале XI в., по-видимому, еще сохраняла старый культ).

Также антитуранские, в данный момент X—XI вв. воспринимаемые как антитюркские тенденции поэмы не могли не находить отзвука и в народном крестьянском сознании.

В этой связи необходимо особо отметить политическую актуальность поэмы Фирдоуси.

Настоящее, живая современная действительность находит отражение в поэме Фирдоуси, когда он говорит, казалось бы, о далеком, иногда мифическом прошлом. И это придает особую силу, остроту и своеобразие эпическому повествованию.

Восточный Иран, особенно Хорасан, в последние десятилетия X в. был ареной междоусобий саманидских эмиров и вторжений тюрских наемных отрядов и племен. От этого страдали и сидящие на земле вотчинники-дехканы и крестьяне-земледельцы. Так, кстати, возникает и отождествление поэтом и его современниками туранцев с тюрками, не обоснованное исторически. И вот, когда Фирдоуси описывает вторжения в Иран то туранских полчищ Афрасиаба, то арабов С‘ада ибн-Ваккаса, его описание прошлого подсказано настоящим, живым ощущением этих иноземных вторжений, несущих страдания и гибель родине.

Когда Фирдоуси говорил о бедствиях, которые несут народу и стране страшные нашествия туранцев и Афрасиаба, современники поэта понимали, что эти горячие слова относятся к их времени:

Горе Ирану — грозит ему гибель,
Логовищем хищных барсов и львов он будет...
Повсюду были славные, воинственные всадники (рыцари),
Он был престолом великих государей...
Теперь же это место страданий и бедствий,
Престол острокогтистого дракона...

В «Шахнаме» много героического и много героев, героев сказаний, эпизодов. Над ними возвышается мощная фигура Ростема. Однако Ростем, которому посвящено около трети поэмы (вся собственно эпическая часть «Шахнаме»), — еще не герой всего произведения. Если изъять образ Ростема из «Шахнаме», поэма лишится своих лучших страниц, но останется все же поэмой об Иране.

Что же такое Иран «Шахнаме», иначе Ираншехр — «государство-град Ирана»?[450]

Это, конечно, идеал, а не реальность в современной, да и в исторической действительности. В «Шахнаме» Фирдоуси он вошел как отражение великодержавных тенденций империи сасанидов. Государственное единство Ирана было не фактом, а лозунгом сасанидов и более ранних аршакидов и, конечно, ахеменидов.

Внешне объединенные политической гегемонией западных сасанидов основные восточные территории империи (по существу, прародина-колыбель иранцев) Хорезм, Согд, Балх, Систан на деле были внутренне независимы и даже обособлены в рамках сасанидской державы.

В позднейшей, средневековой истории «Иран» как термин, означающий территориальное, этническое и политическое единство страны, не существовал. Просто говоря, такое понятие было нонсенсом в многовековый период феодальной раздробленности при политическом господстве тюркских и монгольских завоевателей.