Читаем Шаги по земле полностью

Мой одноклассник Василий Садовой завалил летнюю сессию первого курса, то есть прошлого года, не сдал задолженность и осенью, в начале этого учебного года, когда разрешают ликвидировать «хвосты», и вынужден был оформить академический отпуск. Неизвестно, где он провел год, пока я училась на втором курсе, но вот в наступившую летнюю сессию ему снова дали шанс избавиться от грехов годичной давности. Один из экзаменов, а именно матанализ, он пришел сдавать вместе с нами. Только мы сдавали полный курс, а он — первую половину.

Не знаю, случайно ли он зашел в аудиторию, когда там была я, но именно так и получилось. Он взял билет и сел впереди меня.

— Выручай! — шепнул полуобернувшись, не смущаясь. — Я вообще ничего не знаю, — и подсунул свой билет, чтобы я его прочитала.

Сработала студенческая солидарность — как и на вступительных экзаменах, я помогла Василию решить задачу и набросала ответы на теоретические вопросы. Только успела отдать шпаргалку, как почувствовала толчок в спину. Обернулась — там сидела Лидия Трофимовна, наша ассистент. Видимо, она заметила, чем я занималась, посчитала это благородным делом и решила подстраховать меня.

— Идите отвечать ко мне, не ходите к Крицкой, — прошептала она.

Но, как назло, в это время Светлана Станиславовна позвала меня отвечать. Делать было нечего. Не стоит описывать эту сцену, она была безобразной. От ненависти ко мне, от раздражения, что я знаю материал, от желания размазать меня за терпение и выдержку она потеряла человеческий облик, провоцировала меня на неправильные ответы, врала, грубила. «Нет, неправильно!» — кричала она, услышав мой ответ на очередной вопрос, которым стремилась сбить меня с толку. Но я смотрела на Лидию Трофимовну, а та кивком головы давала понять, что ответ был без ошибок, и полненькими губами показывала — терпи. И я продолжала отвечать то же самое, но перефразировав для убедительности. «Вы что, считаете меня дурой?» — верещала Крицкая. На глазах у парня, которому я помогла, она окунала меня в грязь, оскорбляла в изощренных иносказаниях. И снова я смотрела на Бойко — а она кивала, что я веду себя правильно, подбадривала мимикой, мол, так и продолжай, только не молчи. Я отвечала, снова повторяя сказанное в иных выражениях. Наконец, после шестого или седьмого раза Крицкая сдалась: «Как трудно из вас вытаскивать правильные ответы»! Она опять поставила мне тройку. С ее стороны это было неприкрытой, циничной гнусностью. Но тем более выпукло блистала моя моральная победа над ее ничтожностью.

После меня она позвала отвечать Василия, в пять минут поставила тройку, чему он несказанно обрадовался, и отпустила. Неужели, действительно, она считала, что у меня с ним одинаковые знания? Но, увы, я не смогла спасти его — остальные «хвосты» он не сдал, и был отчислен из университета.

<p>9. Снова каникулы!</p>

И вот мои вторые летние каникулы! Проходили они по старому сценарию, с той только разницей, что прерывать их мне уже не надо было. Два месяца в моем распоряжении! И дома!

Я завидовала сама себе, что родилась в селе, что наша улица — крайняя, что наша усадьба открыта огородом в стихию пространств. И глаз ни обо что не спотыкается. Бок о бок со мной всегда жила бескрайность, матушка-степь во всей своей сохранившейся неподдельности, где еще остались скифские курганы, где тревожащими сердце воронками была прописана недавняя история отцов. Дыши — вот твоя Родина! Трудно мне было бы жить даже в толчее сельских улиц. Дети вообще любят свободу, они отовсюду бежали сюда, на толоку и дальше через абрикосовые, шелковичные и ореховые посадки — в неведомые края. Мысль совершеннее глаза, и, разогнавшись, она может расширить любые пространства, взлететь вверх, нестись вдоль земли, но для этого глазу надо видеть и ширь, и высь, чтобы на их основе ваять образы еще более разгульные, размашистые, еще более привольные. Русская душа под стать нашим холмам и косогорам, неохватно властвующим вокруг, — иначе и быть не может. Не понимают этого только убожества с тараканьей кровью, восхваляющие чужое, грезящие перенаселенными щелями и трещинами окраинной Европы.

А со мной оставались родное село, домашний быт, племянницы и изредка по вечерам — танцы, вальсы с Анатолием Ивановым, который, оказывается, преданно ждал меня, надеялся, что ближе к окончанию учебы я решусь на брак с ним. Воистину заблуждения более стойки, чем самые правильные верования!

В наших рядах случилось пополнение — у сестры родилась дочь Вита, моя младшая племянница. На летнее время она тоже была привезена в село, и мои родители устроили ее в ясли. В конце дня я забирала Виту, потом заходила к маме, и мы шагали домой, радуясь лету и друг другу. Я прижимала к себе девочку, целовала — и скоро по селу попытался поползти слух, что это моя дочь, якобы нагулянная, но мы скрываем правду. Но никто из нас на него не прореагировал, и долго он не продержался.

Перейти на страницу:

Все книги серии Когда былого мало

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии