Читаем Шаги по земле полностью

Наш преподаватель сопромата не был коварен, как Крицкая, зато был принципиален и душевно черств — тоже не лучшее сочетание. Я имею право делать оценки, даже и нелицеприятные, ибо он умер в возрасте моложе моих нынешних лет, следовательно, я сейчас старше и мудрее и мое теперешнее мнение гораздо более взвешенное, чем его поведение тогда. Это был фронтовик, эдакий себе на уме, заносчиво-озабоченный, мнимо-решительный тип из приспособленцев, причем низшего пошиба — прислуживающих. Куда уж ему было блистать умом! Он просто не чувствовал, кто понимает материал, а кто не понимает. Не дано ему было это. Действительно, за отведенное время я не успела усвоить некоторые темы курса, этот предмет в меня проникал медленным темпом. Как я сказала, виной был и школьный медленный темп восприятия, и русский язык — еще непривычный для меня посредник между внутренним и внешним миром, и то, что курс читался всего один семестр, а объем материала давался в университетском, а не инженерном разрезе. Словом, на его усвоение мне требовалось время, которого не было.

Уже через несколько лет эти знания четко обозначились во мне, словно созревали где-то в необъяснимых глубинах, и утвердились в сознании так же прочно, как таблица умножения. То, что именно так случится, было видно по остальным темам, которые я не просто знала, а понимала, усвоила. И я это отлично демонстрировала в ответах. Так вот умный преподаватель всегда ориентируется на понимание студентом предмета, а не на запоминание. Он обязан был увидеть и оценить меру понимания предмета, а не знания формул, которые и помнить-то не обязательно. По этим соображениям мне, безусловно, полагалась более высокая оценка. Но… что тут спорить? Формально мое мнение не влияло на оценку. А то, что нам попался не преподаватель, а горе луковое, то этого к делу не пришьешь. По сопромату он мне поставил четверку, за которой стояли знания гораздо более высокие, чем у многих других за оценкой «отлично». А вот за курс «Пластины и оболочки» вообще влепил трояк, гадюка. Оторвался, хотя сам его не знал.

Вот такие обобщения, вообще-то избитые, типичные и закономерные, ведь каждый на своем пути обязательно кому-то не нравился. Обидно, что почти все причины не зависели от моих усилий, носили объективный характер.

А в стороне, над всем или во всем, воздухом непрозрачным, ветерком несносным повевала еще одна проблема — тоска по горизонтам. Мне душно было в городе, тесно, и хотелось привычных предметов, людей, друзей. Меня окружал не мой космос, он вибрировал не в моих частотах. За стенами всех домов, в каждом окне просвечивала наружу другая жизнь, которой я не знала, но которая заведомо не привлекала, а отвращала меня. С другим языком, мироощущением, привычками, строем мыслей, с чужим духом, она лучилась вовне миазмами, а не ароматом. Безмерный неизведанный океан, притаившийся, как зверь с дикими повадками, — и я на его берегу. Терпеть его? Или разбудить, разъярить, сразиться и победить? Хотелось что-то делать, чтобы узнать, не оставаться в неведении; чтобы освоиться и без тревог заниматься делом. В этом смысле городская среда озадачивала. И я задумывалась, а нужна ли она мне, по плечу ли, вынесу ли я ее искусственность и мертвечину? Смирится ли все раздолье моих ощущений, мой простор и ширь с этой скученностью? Стерпится ли чистота души и помыслов с мрачными эгоизмами массы, толпы, оравы? Смогу ли я жить в отрыве от верст и дорог пылящихся, от трав и земли, от воробьев, клюющих по осени зернышки спорышей?

И если тут оставаться, то куда деть то, что у меня было и проникло в душу, чем сердце дышит? — оно ведь в эту инакость не поместится. Да ему тут и холодно будет.

И меня разбирала жалость к моей прекрасной прежней жизни, оставленной где-то за чертой, далеко-далеко, где ее много и она течет без меня. А тут я ее сбросила с себя, как домашнее платье, а сама томилась по ней. Новизна лишь раздражала, и с этим надо было мириться, хотя никакие ее красоты, если бы нашлись вдруг, не шли в сравнение с гармонией природы, где я жила раньше, ибо выше и божественнее просто ничего нет. Городу нечем было нравиться мне.

<p>3. Первая сессия</p>

Итак, подходила первая сессия… Я ее не боялась, полагая, что знаю материал, начитанный в семестре. Да я и знала, но все описанные выше новизны, элементы другого метода обучения, режима жизни влияли и мешали.

Первый экзамен — высшая алгебра, знакомая со школы некоторыми понятиями и определениями. Прекрасный лектор. Ассистент — сестра одной нашей соученицы, красавица, в которую мы были влюблены. Но и тут привычные для меня детерминанты теперь назывались определителями, много нового материала, больше, чем было бы в школе за это время, общий флер предмета сложнее, короче — четверка, и в этом винить некого. Иду на первый этаж, в раздевалку, и плачу… Гардеробщица спрашивает — что случилось. Объясняю ей трагедию про четверку. Она смеется. Говорит: «Хорошо бы первую сессию сплошняком сдать на четверки, тут же специально занижают оценки, чтобы экономить на стипендиях — установка такая».

Перейти на страницу:

Все книги серии Когда былого мало

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии