Шаг во тьму. Дилогия

— В одном месте совсем черная, явно с той дрянью. В другом совсем черные пятна, и почти нормальные. Словно чистая кровь была… Если он вколол ей два тюбика и себе столько же, почему же кровь разная?

— Разная… Конечно, разная! У него — первый раз, а ей эту дрянь сколько раз всаживали? И хрен его знает, за сколько эта дрянь вымывается… Может, у нее почки уже посажены были от этой дряни? Почти не реагировали на нее… Да наверняка! Вот у нее кровь и темная. А у Старика… Кровь уже стала очищаться, наверно. Только это ничего не меняет. — Он покачал головой. — Тех минут, пока в крови была полная концентрация… Почки‑то могли работать и после, а вот голова… У мертвых вон ногти и волосы еще несколько дней растут. Но это не делает никого живыми…

— А если не впиталась? Игла там была покореженная, не знаю… Что, если…

— Не пори чушь! Нет, нет… Я сказал: нет! — пристукнул ладонями по рулю Виктор. — Живым и в здравом уме Старик ей бы не дался. И он не дался. А кровь… Сколько ее было? Царапина или что‑то серьезное?

— Крови там много. Такое ощущение, что вся вышла. Из обоих…

— Ну вот, — кивнул Виктор. — Когда они вошли, там было только два безумных тела. Да и те они не смогли взять живыми…

Он долго молчал, пробормотал совсем тихо, я едва расслышал:

— Старик сделал как хотел. И ушел как хотел. — Он смотрел в окно своей дверцы отвернувшись, я только видел, как на его скуле вздувается и опадает желвак. — И на этом все! Все, я сказал! В последний раз об этом! Все!

Он поглядел на меня.

Нет, это были не желваки.

Виктор кусал губы.

— Хватит, Влад… Оставь это, не начиная опять, не начиная раз за разом… Это случилось. Случилось — и ушло… Оставь… Хватит…

Я молча глядел на него. Первый раз я видел его таким.

— Прошу тебя, хватит… Прошу тебя…

Я отвернулся. Кивнул.

Он завел мотор. Он больше не говорил. Минут через пятнадцать сделал музыку погромче — и тут же выключил. Поглядел на меня. Уже прежний Виктор.

— А ты уверен, что они тебя не заметили?

— Уверен, — сказал я. Пожал плечами: — Если я здесь.

— Ты‑то здесь… Может быть, потому, что они через тебя, как по ниточке, хотят выйти на всех?

— Да не было их там! Я… — Я осекся. Нет, про предчувствие ему не стоит. Не поймет. — Там дождь был недавно. Если бы были какие‑то следы, я бы заметил.

— Дождь… Выходит, если кто‑то из них приедет туда после тебя, твои следы он заметит?

Я откинулся на сиденье, вздохнул. Потом нащупал в кармане флешку с моей музыкой, пригнулся к приборной доске и выбил из магнитолы его карточку. Вставил свою. Погонял по экранчику ее закрома, добираясь до Фериона. Я знаю, что мне сейчас нужно…

И стало легче.

Первые же тягучие переборы, полные тоски и красоты, оттянули на себя мою тяжесть.

Впитывали мое отчаяние, облегчая сердце.

Fly alone into the dark…

Хор выводил слова медленно и тягуче.

Усталые птицы, бессильно раскинув крылья, парили в восходящих потоках воздуха — падая, падая, падая в темнеющее небо…

…and angels hurled into the sea

Of misery and cease to be…

— Если они наткнутся на твои следы…

Я ощерился.

Нет! Не сейчас, черт тебя побери! Только не сейчас!

Я помотал головой. Не сейчас, потом. После… Завтра. Когда‑нибудь. Только не сейчас! Сейчас — не могу… Не хочу…

— …они всполошатся. Могут увеличить охрану, когда она поедет на водопой…

Я сделал громче и снова откинулся на спинку, зажмурив глаза.

Не хочу. Видеть, слышать, думать не хочу. Ничего не хочу… Ни‑че‑го…

Black bird fly, rise high, high,

To a place above the sky,

Take me away, lead astray

Where I find another day…

Он довез меня до развилки, где за заправкой приткнулся мой «козленок». Я взялся за ручку…

— Подожди, — буркнул Виктор.

Он внимательно оглядывал стоянку. Светлое окошечко кассира, огоньки на заправочных автоматах, два окна маленькой забегаловки. Темноту леса вокруг.

— Подожди, Храмовник, не суетись… Может, твой «козел» уже хуже любой наживки… Ездишь на одной машине, самоубийца чертов… И живешь в доме у паучихи… А они одна от другой…

Но оба освещенных окна забегаловки, полосатых от жалюзи, не тревожил ни один силуэт. Никто не подходил к окну, не пытался раздвинуть планки.

В окошечке кассира тоже никого не видать. Только прыгал свет внутри, менялся с белого на голубоватый. Телевизор.

— Ладно, лезь…

Я распахнул дверцу, и тут он зашипел:

— Стой!

Сердце бухнуло в груди — и пропало.

Я замер, судорожно пытаясь понять откуда — справа? слева?

И куда мне?

Назад в машину или прочь, в лес, как можно быстрее…

Виктор зашуршал одеждой, но это было медленное движение. Неспешное. Неиспуганное.

Я сглотнул и оглянулся.

— Да где же… — хлопал он себя по карманам. — Подожди, сейчас…

Идиот!

Мне хотелось заорать на него. Врезать! Как дать в плечо, но уж от души! Но он не Гош. И это ничего не изменит.

Виктор оттопырил полу плаща, обнажив рукоятку револьвера и кобуру. Вжикнул «молнией» внутреннего кармана. Вытащил лист бумаги, сложенный вчетверо. Протянул мне.

— Что это?

— Старик просил тебе передать. Обязательно.

— Тогда?..

Виктор промолчал. Отвел глаза.

— Что там?

Он молча пихал мне листок.

Я взял, развернул. Виктор включил свет в салоне.