Сфера влияния

В усталых понимающих глазах не появилось ни малейшего признака любопытства. Старик чиркнул спичкой и аккуратно зажег сигарету.

— Я в полном неведении, месье Фанфан. Чем могу быть вам полезен?

— Я хотел бы кое-что узнать о прошлом одной бывшей военной медсестры по имени Эстер Маркс, которая служила в Ханое во время Дьенбьенфу. — Ему показалось, что старик покачнулся! Вопрос шлепнулся на тарелку, как соскальзывает поджаренный омлет со сковородки. Имело ли это значение? Этот человек либо может отвечать на его вопрос, либо не может. А если может, либо станет, либо нет.

— А, Дьенбьенфу. Место фантомов и химер и необозначенных могил. Гнездо, из которого были выкрадены яйца до того, как вылупились птенцы. — Короткий, резкий, тихий смешок. — Почему вы пришли ко мне?

— Она была убита — в Голландии. Есть основания предполагать, что, перебравшись в Голландию, она хотела убежать от своего прошлого и что тень этого самого прошлого настигла ее. Понимаете, она не хотела ничего, кроме того, чтобы ее оставили в покое.

— Вы, значит, приехали в Марсель. Долгий путь вы проделали.

— О, понимаете, я думаю… насколько я могу судить… все официальные источники информации роднит то, что у всех них одна задача — не информировать никого.

Месье Мари выжидал. Какое-то время он вглядывался в море, а потом заметил: «Никому больше это не нужно» — и принялся изучать очертания замка Иф, словно раздумывая, какую предложить за него цену. Ван дер Вальк решил, что ему лучше не торопить события. В конце концов взгляд старика снова остановился на комиссаре, и месье Мари с усилием заговорил:

— В дальнем конце проспекта стоит один монумент, который наверняка не имеет никакой художественной ценности. Это Марианна в шлеме, солдаты, пушки, венки из колосьев и лавровых листьев. Посвящение — всем, кто служил в колониальных войсках. Тем, кто сложил свои головы за империю. Сколько из них оставляли Марсель, не надеясь на то, что когда-нибудь снова увидят эти скалы, этот прибой, который мы слышим и запах которого чувствуем, сидя здесь? Много крови, море крови.

«Семь тысяч кубометров», — подумал Ван дер Вальк.

— Невыразительный монумент в печальном запыленном углу. Теперь это не имеет значения, сколько людей полегло. Стало одним больше — на сей раз в Голландии.

— Похоже, это продолжает настолько волновать людей, что они предпочли бы, чтобы я не ворошил память… так же, как кого-то волнует настолько, чтобы пойти на убийство.

— Кого-то на второстепенных позициях, — сухо предположил старик. — Могу дать вам один здравый совет — всегда ищите наверху.

— Как вы.

— Да, как я.

— Вы были знакомы с Эстер Маркс? — Слова комиссара снова были встречены резким тихим смешком, похожим на кашель.

— Прекрасно ее помню. Нельзя сказать, чтобы хорошенькая, но очень пылкая.

— Что это была за девушка? Я видел ее только мертвой.

— Не считалась ни с чьим мнением, ни с какой ценой — такие и нужны империи. Хорошая девушка. — В устах старика эта банальная фраза неожиданно обрела вес.

— А что с ней случилось?

— Откуда я знаю? Наша индокитайская авантюра вскоре после этого закончилась.

— Вы так больше никогда ее и не видели?

Старик пожал плечами.

— У меня появились другие интересы. Я занялся политикой. Я снова занялся политикой, — поправился он, чтобы все было ясно.

— А вы знали, кто был любовником Эстер?

Ответ был настолько прямым и простым, что Ван дер Вальк задумался, уж не решил ли месье Мари усыпить его бдительность.

— Лейтенант Лафорэ. Симпатичный парень. Он вас интересует? Не думаю, что о нем можно сказать что-то интересное. Приятное лицо, франтоватый, лихой… немного шумноват. Похож на многих других красивых, ярких молодых людей, которые потом обычно исчезают из поля зрения.

— Он находился в Дьенбьенфу? И был убит?

— Его взяли в плен, если я не ошибаюсь. Кажется, он писал стихи. Это был романтичный молодой человек.

Месье Мари позволил себе хмыкнуть. Романтичность, с его точки зрения, явно не была положительным качеством.

— Он выжил в плену?

— По-моему, он умер, — сказал старик без особого интереса. — Вы должны понять, что мое место было совсем в другом мире, где с меня больше спрашивалось. У меня не было времени рассиживаться в барах и наблюдать за разными выкрутасами молодых офицеров, — добавил он пренебрежительно.

— Некоторые из этих молодых офицеров позднее проявили интерес к политике.

Старик, казалось, изумился:

— Не к политике, месье Фанфан, не к политике.

— Романтика, если хотите. Но вы думаете, что Лафорэ умер. По вашему мнению, он не служил в Алжире?

— Боюсь, мне нечего больше вам сказать. Эти люди пропали… из моего поля зрения. — Он встал, аккуратный и подтянутый в своей видавшей виды куртке. — Я сожалею, что мое время иногда напоминает о себе.

— Благодарю вас, — произнес Ван дер Вальк с той же официальной вежливостью.