Северная Башня

Наш ковёр – цветочная поляна,
Наши стены – сосны великаны,
Наша крыша – небо голубое,
Наше счастье – жить такой судьбою!

– Хорошо поёшь! – говорит Клем.

– Ну, повезло, есть такое, – отвечаю, – я ещё на гитаре играю. И вышивать могу. Крестиком. И на машинке – тоже.

– У тебя так каждый раз?

– Что?

– После этого.

– Нет. Обычно в сон клонит.

– А сейчас что?

– Жить – хорошо, глубокоуважаемый мастер Клем.

– Это так! – хмыкает кузнец, отворачиваясь.

– А хорошо жить – ещё лучше!

– И не поспоришь! – воскликнул он. – А давай вместе что-нибудь споём?

– А давай! Давай про наших спутников. Попробую перевести. Не знаю, как получится.

Наша служба и опасна и трудна.
И на первый взгляд как будто не видна…

Клем сначала кашлял. Всё кашлял и кашлял. Простыл? Поперхнулся? Или подумал, что песня – намёк? Но на следующей песне кашель прошёл. И он тянул басом:

А что нам надо – да просто свет в оконце,
А что нам снится – что кончилась война.
Куда идём мы – туда, где свет светила,
Вот только, братцы, добраться б дотемна!

Голосили всей толпой. В этот день стража от нас, тихоходных, не отрывалась. Понятно – Интернета нет. Телевизоров, магнитофонов – тоже. Даже ансамбль песни и пляски народов Крайнего Севера Краснознамённой боевой флотилии украинских степей не заезжает в гости! Скучно, господа! А душа требует. Развернуться и завернуться. Я уже давно сел в телеге, отбивал ритм по шлему, как по барабану, болтал ногами в такт песням и раскачиванию телеги на неровностях дороги. Стража пела самозабвенно, с лёгкой отрешённостью в глазах.

Дорога в этот день если и не была короче, то быстрее её одолели точно. И веселее. В городские ворота втекали широкой людской толпой. Народ, слыша, как мы голосим, уравнивал скорость движения с нами, слушал. Если я, коряво, переводил – пели. А потом хором горланили местные песни. И было это только начало.

На постоялый двор так толпой и ввалились. Вечер только начался! Крап носил по кругу мой шлем, я пел, стоя на столе, запивал пивом. Даже уже не пытался переводить. Ну, как я переведу «Бесаме мучо», если я её только на слух и пою? А из песни «Битлов» только слово «естедей» и могу перевести? Как-то обходился. Говорят, бизнесмен должен знать язык Байрона и Шекспира. Ну, не знаю. Я бизнесменил в такой лиге, где чёткое владение феней и матом, ножом и автоматом – гарант если не успеха, то выживания точно. А вот язык Байрона – как банный лист на ягодице. Столь же бесполезен, но и даже показывать при людях – стрёмно. Братва не поймёт.

Глава 12

Чем закончился сей томный вечер, я не знаю. Очнулся только утром от дикой головной боли, с огромной шишкой на лбу, с теплой грелкой под боком.

– Шо, опять? – просипел я, как тот волк. И тут же застонал. Нет в этом мире водки, но и без неё управился. Нажрался до беспамятства.

«Грелка» открыла глаза:

– Пива?

– Какая же ты умница, красавица! И если можно – побыстрее!

Да, вот такой я эксплуататор! А я чё? Я – ничё! Она же эксплуатировала моё невменяемое тело? Пусть теперь подсуетится, чтобы этот организм коня не двинул. А вот и долгожданное пиво!

– Ты волшебница! Ты просто вернула меня к жизни! Дай я тебя расцелую!

– Хватит уже! У меня и так всё болит! – взмолилась бедняжка, пытаясь выбраться.

– Я этого не помню. Значит, не было!

А я – старый, похотливый кобелина! Когда справил нужду (если говорить совсем честно), то заметил, что эта умница не такая уж и красавица. Не уродка, конечно, но и не Клава Шифер. И грудь висит уже, да и пупок имеется, шрамы полосами, что появляются на последних месяцах беременности. Не девочка. Рожала, да не раз. Жопа – не орех давно. Кстати!

– Нет!

– Да!

– Не-е-ет! Да! Да! Да!

Лежит головой на груди моей, кудряшки встроенного в тело оренбургского пухового платка на палец наматывает. Я – её локоны на палец наматываю. Седые проблески. Так и я не вьюноша уже.

– Спасибо тебе. Мне было хорошо, сладко с тобой.

– Тебе спасибо, Северная Башня! – она целует меня в губы, в грудь, живот. Блин, я же не мылся! Надо её отвлечь!

– Как тебя зовут, прелестница?

Как пощёчину влепил – дёрнулась. Смотрит злой кошкой, как хвост отдавил кованым сапогом.

– Ты не узнал меня?

– А должен?

– И не пытайся!

– Как скажешь, киска! Ты не отвлекайся!

– Выметайся, старый кобелина! – вскочила, простынь тянет.

Ага, ща-аз! Ты совершенно зря меня раззадорила. Сегодня мне на суд. И я совсем не знаю, чем он закончится. Может, это крайний раз. Переворачиваю. Уже не кричит, зажала зубами подушку. Прости, но ты не молода, уже там всё как ворота в таверну, всю ночь разрабатывали. Вместе. Я же тоже не молод. Мне после такой ночи нужна стимуляция – покрепче. А тут ты, как девочка.

– Вот удивишь теперь мужа! – оказалось, прорычал это вслух.