Северная Аврора

По оперативной линии также почти все подготовили, поэтому совещание оказалось коротким.

Было решено дать еще сутки на дополнительный сбор разведовательных данных, а штурм начать в воскресенье 8 сентября. Разведку решили отправить сегодня ночью. Час штурма точно еще не был намечен. Это зависело от погоды. Так или иначе, штурм предполагалось начать после полудня.

Всю ответственность за артиллерию возложили на Драницына и Жилина. Бронникову было поручено поддерживать действия пехоты по берегам Двины. С десантом на левый берег шел Воробьев. Действиями на правом берегу взялся руководить комиссар. Павлин брал на себя форсирование Ваги и занятие селения Усть-Важского. Штурм предполагали начать из деревни Шидровки.

Когда все вопросы были решены, Драницын вдруг встал и вытянулся.

– В чем дело? – спросил его Павлин.

– Разрешите мне ехать на Вагу? Вместе с вами…

– Тебе? Начальнику штаба?

– Да… это вопреки положению. Но я могу быть там полезным… на первом этапе боя…

– Опасном, ты хочешь сказать? Тем более… Нет, друг… Невозможно! – улыбаясь, проговорил Павлин.

Комиссар поднялся из-за стола.

– Соколов! – крикнул Павлин. – Пора червячка заморить. Что-то у меня аппетит разыгрался…

После получения письма от Гриневой на душе у Павлина стало спокойно и светло. Настроение командира бригады невольно передавалось всем окружающим.

– Слушай, – будто вспомнив что-то, обратился Павлин к Фролову. – Мне хотелось бы познакомиться с твоей молодежью… Этот краском, который сегодня приехал! И твой адъютант, Латкин, кажется?

– Они скоро уходят в разведку.

– Ну и прекрасно! А сейчас пусть поужинают с нами…

Комиссар подозвал связного:

– Разыщи краскома Сергунько и разведчика Латкина. Чтобы немедленно явились.

6

Вестовой Соколов принес большую дымящуюся сковородку с мясными консервами, поставил на стол кувшин деревенской браги. Под общее громкое «ура» Фролов провозгласил тост за здоровье Ленина. Потом пили чай из брусничного листа с таблетками сахарина.

– Брусничку-то собственноручно собрал, – доложил Соколов.

Тут же, не вставая из-за стола, стали петь песни «Из страны, страны далекой», «Варшавянку»…

Павлина заставили спеть одного. Он любил песни и запел старинное гдовское «Величанье»:

Не конь ходил по бережку,
Не вороненький по крутому,
Конь головушкой помахивал,
Золотой уздой потряхивал.
Все колечки бряк-бряк,
Все серебряны бряк-бряк!
…………………………………
Подбежала тут и девица,
Девица красная, Ольга Владимировна…

Павлин пел и смеялся. В эту минуту ему казалось, что он не в каюте, не на «Желябове», а в родном селе, в избе у бабки и деда. Изба теплая, воздух в ней пахнет хлебом. Он, еще совсем молодой парень, приехал с питерского завода на побывку. Ночь под праздник. Рождество, что ли… Шумит большое торговое село Заянье с тремя церквами, лавками и ярко освещенными кабаками. Улицы покрыты чистым, голубоватым снегом. Постреливают от мороза кружевные заиндевелые деревья. Он сидит в избе, девушки поют «Величанье»… Тут же будущая его невеста, тогда еще совсем маленькая девочка Олюшка.

Появление Валерия и Андрея отвлекло Павлина от воспоминаний.

– В разведку, друзья, идете? – обратился он к ним. – Хорошее дело! Ну, садитесь. Налейте-ка им по стаканчику.

Он усадил молодых людей рядом с собой.

В каюте было дымно от махорки и очень шумно. Бронников и Жилин сидели рядом на койке. Бронников, обычно замкнутый, малообщительный и молчаливый, сегодня разговорился и всех горячо убеждал в том, что русский флот должен быть самым сильным в мире.

– Это не мечта, а необходимость. Мы – морское государство… Обилие морских границ: нам надо быть морской страной… И это будет, товарищи! Мы будем строить, строить, строить… Базы, корабли! Порты, крепости!

Чернобородый Жилин глядел на него сияющими глазами.

Валерий, не спуская глаз, смотрел на командира бригады. Оттого, что он сидел рядом с Виноградовым, к которому так мечтал попасть, им внезапно овладело смущение. Он не мог выдавить из себя ни слова. Это было так непривычно ему самому, что он с каждой минутой смущался все больше. Попытавшись что-то сказать, Валерий запутался и мучительно покраснел. Павлин улыбнулся и дружески похлопал его по плечу. Тогда, обозлившись на себя, Валерий отошел в сторону.

Павлин обратился к Андрею:

– Я слышал, что ты математик… Мне Павел Игнатьевич говорил! Только что-то непохоже! Я скорей бы подумал, что ты изучаешь словесные или исторические науки! Или пишешь стихи. Да, именно стихи!

– Высшая математика, товарищ Виноградов, это и есть поэзия… Да еще какая!

– Вот как! А мне математика всегда казалась самой сухой наукой.