Северная Аврора

Люба ушла. Но Хаджи-Мурат стал прислушиваться. Минут десять все было спокойно. Пели петухи, в сенях возились куры. Стреноженные лошади бродили вдоль канавы и хрупали траву. Вдруг невдалеке, за синей грядкой леса, раздался глухой взрыв.

«Бомба!» – подумал Дзарахохов.

Надев очки, он разбудил спавшего на полу Акбара.

– Вставай! Кого-то бомбят за лесом… А наших там нет.

– Бежит кто-нибудь. Может быть, преследуют? – позевывая, проговорил ленивый Акбар.

– Преследуют? – Старик вскочил. Эта мысль не приходила ему в голову.

– Подымай взвод! Поедем посмотрим.

Через несколько минут по лесной тропке мчалась группа всадников. Впереди скакал на своем Серко Мурат. Сзади на телеге вместе с товарищами по разведке ехала Любаша.

Выбравшись на озаренную утренним солнцем лужайку, всадники увидели стрелковую цепь. Она залегла в межевой канавке, проходившей вдоль густого, разросшегося заказника, и отстреливалась от прятавшихся за бугром вражеских пулеметчиков. Люба быстро оценила положение.

– Мурат! – сказала она. – Ведь ребята, как бог свят, к нам прорываются. Неужто дадим живым людям погибнуть? Да нас на том свете за это калеными крючьями!..

Она стала торопливо снимать с телеги свой пулемет.

Противник открыл беспорядочный огонь. Над головами всадников засвистели пули. Серко взвился на дыбы и поскакал назад. Всадники последовали за ним.

Сделав несколько скачков, Серко упал на передние ноги, затем повалился на бок, придавив Хаджи-Мурата. Горец с трудом выбрался из-под лошади. Серко заржал, по телу его прошла судорога, и он распластался на земле. Это был любимый конь Хаджи-Мурата.

Горец сел на пень и закрыл лицо руками.

– Ну, дядя, заснул, что ли? – закричала Люба. – Ведь стрельба идет!

Хаджи-Мурат будто ничего не слышал. Просидев безмолвно несколько минут, он встал и сказал Акбару:

– Отдай мне твоего Шайтана! А ты, Люба, со мной поедешь. Пулеметы на вьюки!

Впереди снова ахнула бомба.

Всадники рассыпались по лесу и через четверть часа зашли в тыл противнику.

– Мы поскачем на них, – сказал Любе Хаджи-Мурат, – а ты открывай по бугру огонь.

– Есть! – отозвалась она.

– Орлята, за мной! – скомандовал Мурат всадникам, обнажая шашку, и бесстрашно направил своего коня прямо на пулеметы врага.

Внезапное появление конников перепугало интервентов. Джигиты неслись на них, с гиканьем обнажая шашки.

– Мурат идет!.. – кричали кавказцы своими гортанными голосами.

Впереди всех мчался старик в черном бешмете и черной папахе. Левой рукой он дергал поводья, горяча лошадь. В правой сверкала шашка. В зубах была зажата трубка.

Пули свистели вокруг Хаджи-Мурата, но он словно не чувствовал этого.

За ним, рассеявшись по всему полю, в таких же черных бешметах и папахах, скакали джигиты.

Люба с исступлением стреляла по вражеским пулеметчикам.

Те бросили пулеметы и с криками: «Мурат!..» – кинулись врассыпную.

Тогда рота Андрея поднялась из канавы. По всей лужайке замелькали шинели стрелков, бегущих со штыками наперевес, некоторые открыли стрельбу по бугру.

Еще через четверть часа стычка было кончена. Джигиты захватили много пленных. В полуверсте от лужайки всадники обнаружили и роту Жемчужного.

Грязные, измученные люди спешили навстречу джигитам. Пошли объятия, расспросы, рассказы.

– Перейти фронт было еще не так страшно, – говорили солдаты своим спасителям. – Мы уничтожили их пулеметные гнезда!.. Все предусмотрели. Но вот когда по пятам пошла ихняя коннопулеметная, дело стало хуже. Либо беги, либо отстреливайся. Черта с два от коня убежишь. А тут еще бомбы.

– Он вас в болото загонял, – сказал Хаджи-Мурат.

– А черт его знает!

– Перехватал бы, как рябчиков.

– Нет, не перехватал бы. Я шел на помощь… – сказал Жемчужный. – А где Коноплев? – спросил он, оглядываясь. – Где мой сынок?

– Коноплев! – закричали стрелки.

Люба увидела, как из толпы вышел невысокого роста, худощавый молодой солдат в фуражке с кокардой и погонах. Уже по тому, как другие солдаты расступались перед ним, чувствовалось, что это командир. «Андрей?! Какой же это Коноплев? – всплеснула руками Люба и спрыгнула с телеги. – Наваждение!..»

– Не узнаешь, бес?… – дрожащим голосом сказала она, подходя к Андрею.

– Люба! – вскрикнул Андрей и бросился к ней.

Люба не выдержала и разрыдалась.

Стрелки, не понимая, в чем дело, смотрели на Коноплева. Джигиты и разведчики с не меньшим удивлением глядели на рыдающую женщину.

…Вечером, поужинав у Хаджи-Мурата в Неленьге, Андрей с Любой вышли на улицу и пошли по деревне. Повсюду слышались песни стрелков и джигитов.

– Значит, завтра к Павлу Игнатьевичу поедем. Вот уж он удивится! А Валерий-то? – смеялась Люба. – Он баял мне: «Забудь, Любка… Что делать? Легче будет!» А я его к черту послала!

Андрей шел как хмельной, голова у него кружилась от счастья.

– Батю скоро увидим! – тараторила Люба. – Эх, жизнь будет, Андрюша! Скоро ведь в наступление! Только уж тебе не надо, ты отдохнуть должен. Столько вынести! Как еще тебя хватило!

– Что я? – говорил Андрей. – Людям труднее бывало. Нет, Люба, отдыхать нам еще рано…