Северная Аврора

Артиллерийский огонь не ослабевал. Теперь Высокая горела так, что блики пламени ярко озаряли ее гористый склон. На краю деревни виднелись мечущиеся фигуры солдат. Все пылало: дома, сараи, блокгаузы. Однако противник еще отвечал. Пулеметы его еще работали. Но в их огне уже не было той силы, с которой американцы вели бой вчера.

Комиссар из снегового окопа лично наблюдал атаку бойцов.

Перейдя по льду через замерзшую Вагу, бойцы взбирались по склону горы, то и дело падая на землю и снова поднимаясь.

– Ур-ра! Даешь Шенкурск! – кричали они.

В нескольких шагах от Фролова шла группа с развевающимся красным знаменем. Нес его Черепанов.

– Под знамя, товарищи! – услышал комиссар голос Касьяна.

В ту же минуту он увидел, что Черепанов упал. Знамя накренилось, чуть не упало вместе с знаменосцем, но чьи-то руки схватили древко, и знамя снова двинулось вперед, освещаемое вспышками выстрелов. В этом неуклонном движении вперед было столько мощи, что громовое «ура» понеслось по наступавшим цепям.

Пулеметный огонь противника снова прижал бойцов к земле. Но знамя продолжало двигаться вперед. Фролов разглядел, что теперь его несет Касьян.

– Под знамя, товарищи! – снова донесся до комиссара охрипший, но все еще громкий юношеский голос.

Люди поднялись с земли и в едином порыве бросились вперед.

– Коммунисты, вперед! – крикнул Фролов. – Вперед, к проволоке! – Вытащив из кобуры револьвер, он взмахнул им. – Приготовить гранаты!

– Смерть интервентам!.. Да здравствует Ленин! Ура! – кричали бойцы.

Цепи двигались с неудержимой силой. Фролов видел, что теперь никакой огонь уже не способен остановить бойцов, что они сметут все на своем пути, что их воодушевление, их ненависть к врагу растут с каждой пройденной пядью земли.

Громкое «ура» снова прокатилось по склону горы. Впереди послышались взрывы. Это коммунисты подрывали гранатами остатки проволочных заграждений. Люди бросали на проволоку полушубки, ватники и шинели.

Первыми прыгнули в окопы противника бойцы Валерия Сергунько. Но американцы уже отступили, Драницын перенес огонь на вражеские тылы.

Бойцы ворвались в горящее селение. Следом за ними двигалось простреленное шенкурское знамя. Теперь его нес уже не Касьян Терентьев, а один из бойцов его роты, пожилой бородатый партизан в черном зипуне.

Через час после занятия деревни Высокой туда прибыл Драницын вместе со своим штабом. В деревне уцелело лишь несколько построек. В одной из них и разместился Драницын со всеми своими помощниками и телефонистами.

Фролов приказал Крайневу преследовать бегущего противника в сторону Шолашей направились две стрелковые роты под командой Валерия Сергунько.

Комиссару доложили, что Черепанов убит, а Касьян Терентьев ранен и отправлен в Березник. Но, как всегда в минуту боя, Фролов думал только о враге, с которым еще не были кончены счеты. Окрыленные победой, люди рвались вперед, не дожидаясь приказаний. Надо было добивать врага. Орудия продолжали стрельбу по тылам противника. В помощь Валерию лесными тропами была послана еще одна рота.

Фролов остановился в избе, судя по всему только что брошенной американскими офицерами. На столе еще стояли кружки с недопитым кофе и высокие тонкие бутылки с яркими цветными этикетками.

Фролов присел на покрытую пушистым ковром тахту и почувствовал, что встать уже не сможет. Так он и уснул, сидя на тахте и даже не расстегнув шинели.

Его разбудили среди ночи. Связной доложил, что Шолаши взяты и что оттуда доставлен старик лет семидесяти, который непременно хочет видеть комиссара Фролова.

Через несколько минут в дверях показался плачущий Тихон Нестеров. Он шел неестественно прямо, словно прислушивался к чему-то, и громко говорил:

– Павел Игнатьевич, где ты, родимый? Это я… Тихон-грешник идет…

Комиссар подбежал к нему. Тихон обнял его и троекратно поцеловал.

– Привел господь! – бормотал старик сквозь слезы. – Ночью Валерия видал… А где Любка, Андрейка?

Фролов понял, что Валерий ничего не рассказал Тихону.

– Люба в своей части… Андрей уехал… В Котлас. Ну, рассказывай, Тихон Васильевич, как здоровье? Что пережил? Как здесь очутился?