Северная Аврора

Анна Николаевна молча слушала Потылихина. Не надо было долго разглядывать этого человека в рваной, насквозь промокшей одежде, чтобы понять, как много -он пережил.

"Да, вот Архангельск", - думала Гринева, и сердце у нее сжалось.

Словно угадав, о чем она думает, Потылихин покачал головой.

- Да, наш Архангельск, - сказал он, - красавец Архангельск! Его теперь не узнать. Расстрелы, голод... И грабеж, невиданный грабеж. Всю осень приходили иностранные корабли, а в декабре стали вывозить на ледоколах. Грузчиков заставляли работать под угрозой расстрела. Увозят все, что только можно. За несколько месяцев ограбили край дочиста, на сотни миллионов рублей. Все вывозят. Наехали всякие иностранные экспортеры - американцы, англичане... И наше отечественное купечество им отлично помогает... Есть в Архангельске некий господин Кыркалов, бывший лесопромышленник и лесозаводчик. Интервенты вернули ему заводы. И он разбазаривает все то, что было заготовлено уже при советской власти. Однажды стою я у лесных причалов. Кыркалов сам наблюдает за погрузкой леса на американский пароход. Старый грузчик, видимо, давний его знакомый, спрашивает: "Не жалко вам русского добра?" А Кыркалов отвечает: "Чего его жалеть? Деньги не пахнут!" На следующий день приходят из контрразведки и волокут грузчика в тюрьму. Так и живем.

Он схватился за голову.

- Когда расстреливали Степана Ларионова, командира красногвардейцев Печоры, вместе с ним расстреляли еще пять товарищей. Казнили публично, во дворе архангельской тюрьмы, стреляли иностранные офицеры на глазах у всех заключенных. Перед расстрелом Ларри спросил у Степана, не желает ли он, чтобы ему завязали глаза. Степан спокойно и с презрением ответил: "Если тебе стыдно, палач, завяжи себе глаза, а мы сумеем умереть и с открытыми глазами". Это еще можно понять, товарищ Гринева, - они хотели запугать нас, мстили большевикам. А вот на Троицком проспекте они расстреляли ни в чем не повинную девочку... ночью она бежала к доктору, мать у нее заболела... Пропуска, конечно, не было. И ее тут же пристрелили, неподалеку от Гагаринского сквера. Недавно сожгли целую деревню на Двинском фронте. Американские солдаты испугались какого-то звука, похожего на выстрел... и теперь двести крестьян осталось без крова... На улицах Архангельска солдаты, и особенно офицеры экспедиционного корпуса, бесчинствуют, хватают девушек, уводят в казармы либо на свои квартиры. Что там делается, - страшно говорить! А через сутки или через двое выбрасывают их на улицу, что падаль... полумертвых. И все это без всякого стеснения. Он побледнел.

- Душно... Я вот приехал сюда, надышаться не могу.

- Как вам удалось перебраться через фронт? - участливо спросила Гринева.

- До Шенкурска я доехал, а дальше - тысяча и одна ночь. Не верится, что все уже позади. И вы знаете, товарищ Гринева, что меня особенно подхлестнуло? Шурин одного из наших товарищей служит в тюрьме надзирателем. Он сообщил нам о пленных комиссарах, сосланных на Мудьюг.

- А фамилии пленных комиссаров не помните? - спросила Гринева.

- Только одну: Латкин, бывший студент.

- Латкин? - повторила Гринева, заглядывая в бумаги и перелистывая их. Откуда он? С Двины?

- Да, как будто с Двины.

- Такого комиссара у меня в списке нет. Ну, мы это выясним. А вы как уцелели?

- Случайно, Анна Николаевна... Совершенно случайно... - сказал Потылихин, улыбаясь и разводя руками. - Пофартило, как говорится. Знакомые ребята, рабочие на Смольном Буяне, спрятали меня в своем бараке. Ведь в первые дни интервенты и белогвардейцы хватали всех нас прямо по списку. Правда, Коля Базыкин, Николай Платонович, - поправился Потылихин, - при первом обыске уцелел... Однако тут же его поймали под Архангельском. Зенькович погиб... А ведь они должны были организовать подполье.

Гринева с волнением выслушала рассказ Потылихина о гибели губвоенкома Зеньковича и телеграфиста Оленина. Потом она попросила составить ей список всех коммунистов, арестованных и оставшихся в Архангельске.

- На свободе нас только шестьдесят человек.

- Подпольный комитет у вас организован?

- А как же... Но мы считаем его временным... Ведь после занятия Архангельска нам пришлось работать в одиночку. Пошли аресты, преследования. Но в ноябре нам удалось организовать подпольные группы на Экономии, в Маймаксе, Исакогорке, Бакарице, на Быку и в Соломбале. Сумели даже объединиться и вот недавно избрали партийный комитет из трех человек... Во главе его стоит Чесноков, старый грузчик, друг Павлина Федоровича Виноградова... Хороший агитатор, организатор и массовик. Человек самостоятельный, свой... Авторитетный мужик, особенно среди рабочих транспорта и судоремонтных мастерских... Наметили выпуск прокламаций. Организуем подпольную типографию.

- Во всем этом мы вам поможем, - сказала Гринева. - А как настроение у народа?

- Ненавидят интервентов лютой ненавистью. Недавно железнодорожники забастовку объявили. Требования были экономические, но каждый понимал, что за ними стоит. К весне, я думаю, мы скажем: "Идет, гудет зеленый шум, весенний шум..."