Северная Аврора

К вечеру Павлин пригласил на "Мурман" командиров своего отряда и речных капитанов. Совещание происходило в нижней общей каюте. В ней было уже темновато. На столе тускло горела маленькая керосиновая лампочка.

- Что же, по вашему мнению, нам следует делать? - спросил Павлин.

Большинство предлагало пришвартоваться к одному из берегов и провести ночь в дозоре.

- У меня есть другой план, - возразил Павлин. - Я предлагаю продолжать рейд, пока беглецы с "Зари" не успели сообщить о нас в Березник.

- Туман, Павлин Федорович, - предостерегающе сказал капитан "Мурмана".

- Ян надеюсь на туман... - упрямо возразил Павлин. - Я пойду первым. А "Любимцу" и "Могучему" предлагаю поддерживать меня во время боя. Ясно?

Люди молчали. Стоявшие у стола капитан "Мурмана", командиры десантных отрядов Воробьев и Ванек Черкизов разглядывали карту Двины.

- Здесь узкость... - сказал капитан "Мурмана". - Здесь фарватер, боже упаси! Тут сплошная узкость, перекаты.

- Нельзя ли обойтись без митинга? - перебил его Павлин.

- Чего думать-то? - вдруг сказал своим звонким голосом Ванек Черкизов. - Все равно лучше Павлина Федоровича не придумаем.

Павлин почти с нежностью посмотрел на молодого матроса. После Шенкурска он полюбил этого юношу, почувствовал в нем ту внутреннюю душевную, чистоту, которую привык искать и ценить в людях. Все нравилось ему в Иване Черкизове: и живость характера, и честная прямота взглядов, и юношеская грубоватая откровенность, и горячие, с длинными ресницами, черные глаза, и пышные вьющиеся волосы, и даже маленькая, будто проведенная углем, полоска усов.

- Верно, Ванек, - поддержал Черкизова командир десанта Воробьев. - Двум смертям не бывать... По всем фронтам нынче коммуна грудью идет. Не мы одни!

- Правильно, друже! - с облегчением сказал Павлин. - Конец запорожскому вече!..

Он вздохнул и, поискав глазами своего вестового, подозвал его:

- Соколов, есть ли что-нибудь, чем слаб человек? Угощай командиров...

Выпивка и закуска заняли не больше пяти минут. Черкизов обычно не пил. Водка немедленно вгоняла его в сон, голова тупела, язык ворочался с трудом. Сегодня же он выпил наравне со всеми. Нервы его были так натянуты, что, опрокинув одну за другой две рюмки, он ничего не почувствовал.

Получив от Воробьева последнюю инструкцию, Черкизов отправился на "Любимца", куда был погружен десант. Воробьев остался на "Мурмане" с артиллеристами.

- Ни пуха, ни пера! - крикнул Павлин вдогонку отъезжавшим.

- Есть ни пуха ни пера! - звонко ответил Черкизов, редко и сильно взмахивая веслами. Вынимая весла из воды, он почти не подымал их, а ловко переворачивал на ходу, и тыльной стороной лопасти они скользили по воде, как по шелку.

- Ну и гребет... Красота! - наблюдая за Черкизовым и любуясь им, сказал Павлин стоявшему рядом с ним капитану "Мурмана". - Ничему я так не завидую, как здоровью, силе и молодости.

Они помолчали.

- Ты, я вижу, не в восторге от моего плана? - проговорил Павлин.

- Почему? - капитан пожал плечами.

- Мы не делаем ничего необыкновенного. Воробьев абсолютно прав. Иначе поступать невозможно.

- Пожалуй, - задумчиво сказал капитан.

- Не пожалуй, а точно, - уже начиная горячиться, возразил Павлин. Прошло лишь несколько дней, а эти проклятые интервенты уже здесь... На среднем течении Двины... Отступи мы сейчас - через двое суток они появятся под Котласом! Ты представляешь себе, что тогда будет?

- Проучить, конечно, их следует, - все с той же задумчивостью произнес капитан.

- Да не проучить!.. Этого мало! Вцепиться им в горло зубами! И бить их, не щадя живота. А там будь что будет... Не стану скрывать, драка предстоит серьезная. Приготовься, друг, ко всему.

Они поднялись на капитанский мостик.

- Как механизмы? - спросил Павлин. Капитан уверил его, что механизмы исправны. Павлин посмотрел на часы.

- Давай отправку! - приказал он.

Капитан передал его приказание в машинное отделение.

Буксиры двигались во мгле, будто ощупью. Даже берега угадывались с трудом. Огни были потушены, и на искру, вдруг вылетавшую из трубы, смотрели с опаской. Шли самым тихим ходом, чтобы противник не услышал шума работающих машин.

Павлин стоял на палубе "Мурмана" рядом с капитаном.

- Тише нельзя? - спросил он.

Капитан только отмахнулся:

- И так идем снятым духом, Павлин Федорович.

Возле орудий прилегли артиллеристы. Курить не разрешалось, и это, пожалуй, было мучительнее всего.

"Мурман", "Могучий" и "Любимец", шедшие кильватерной колонной, не видели друг друга. Чуть слышно шлепали по воде колесные лопасти. Буксиры уже миновали устье Ваги. Все просторнее развертывался самый широкий плес среднего течения Двины.

Неожиданно впереди показались огоньки. Люди на палубе зашевелились.

- Никак Березник? - спросил Павлин у капитана.

- Он самый, - тревожно покашливая, ответил капитан.

- О "Заре", очевидно, ничего не знают...

- Должно быть... Думают, что мы уже разбиты. Оказать по совести, Павлин Федорович, даже не верится, что мы сюда пришли. Все это уж очень предерзостно.