Узкий лоб Линдлея, изнеженные руки с длинными выхоленными ногтями, короткие усики, большие, словно настороженные уши, мягкие движения, заученные слова - все это Френсис воспринимал, как тот необходимый шаблон, по которому Англия фабриковала своих дипломатов, чтобы затем разбросать их пачками по всему земному шару. Он считался с Линдлеем не больше, чем с любым из служащих своей фирмы в Америке. Утренние беседы с ним были для него лишь тем ритуалом, который был заведен им самим и от которого он не находил нужным отступать.
- Сегодня мы можем тронуться в Архангельск, - сказал Линдлей.
- Сегодня?
- Да, конечно! Что вас удивляет? В Архангельске все будет кончено к третьему числу.
- Вот как!
- А вы разве думаете иначе? - спросил Линдлей.
Френсис молча улыбнулся. Он знал о событиях в Архангельске несколько больше, чем английский поверенный, но не видел необходимости говорить с ним об этом. Он не только не считался с Линдлеем: он искренне презирал этого английского денди. В жилах Френсиса, по его собственному признанию, смешалась кровь Уэльса и Шотландии. Но он не любил ни Уэльс, ни Шотландию. Он вообще не любил никого и ничего, кроме себя и своего дела. Даже Америку он не любил. Он был связан с ней только деловыми узами, она всегда представлялась ему чем-то вроде большой коммерческой конторы.
Особенно возмущала Френсиса очевидная убежденность Линдлея в том, что Британия - соль земли, что американцы - отбросы всех стран, а их материк не более чем помойка старой, благовоспитанной Европы. Но в силу обстоятельств Линдлей принужден был тщательно скрывать свои взгляды, и это веселило американца. Как-никак, а сила не на стороне Линдлея! Френсис милостиво позволял английскому поверенному воображать, что Англия играет первую скрипку в делах интервенции. Он отлично понимал, что, если их интересы когда-нибудь столкнутся, в его распоряжении всегда найдется достаточно средств соблюсти свою выгоду.
- Интересно, - говорил между тем Линдлей, - справится ли этот Чайковский с государственными задачами? И как поведут себя господа гуковские и масловы?
Старческие глаза Френсиса блеснули.
- Это правда, будто капитан Чаплин работал у вас?
В штабе Пуля? - насмешливо спросил он, хотя давно знал об этом, так как bull; американская разведка также была связана с Чаплиным.
- Да, это не Секрет, - невозмутимо произнес Линдлей.
Френсис рассмеялся:
- Генерал Пуль и будет тем Александром Македонским, о котором вы мечтаете...
- Конечно... И все-таки нам нужно завтра же точнее определить наши взаимоотношения с правительством русского Севера!
- Зачем? Генералы пишут приказы, а не дипломатические меморандумы. Предоставим все права британскому генералу.
- Вы все шутите, - с трудом скрывая раздражение, но стараясь казаться любезным, сказал Линдлей.
- Невмешательство, быть может, самое лучшее, самое демократическое, что мы можем изобрести... - с лицемерной улыбкой продолжал Френсис. - Будем действовать, как действовали до сих пор... Талейран сказал, что язык дан дипломату для того, чтобы скрывать свои мысли. - Он двинулся вдоль борта, провожая взглядом кружившихся над яхтой чаек. - Но я купец... Я, к сожалению, не дипломат. И тем более не политик. Я не умею болтать. Не умею предсказывать, - закончил он с невинным видом. - Так пусть же все идет, как идет.
На палубе появился Ватсон, один из секретарей Линдлея. Он курил у дверей салона и низко поклонился, когда Френсис прошел мимо него. Однако американский посол этого не заметил.
Несмотря на разницу в положении, Линдлей дружески относился к своему секретарю, считая его знатоком России.
- Ох, эта кобра!.. Как мне надоели его змеиные речи! - пожаловался он Ватсону, когда Френсис скрылся в каюте. - Я понимаю, что по отношению к Чайковскому и прочим мы должны держаться своеобразного нейтралитета. Умалчивая о своем отношении к правительству Севера, мы тем самым отведем подозрение, будто мы его создали. Но между собой мы должны же хоть иногда раскрывать карты.
Линдлей поднял руку и сжал пальцы в кулак.
- А Френсис держит их вот так... О, я вижу его насквозь! Переворот будет связан с репрессиями!.. Очевидно, массовыми. Френсис хочет свалить их на голову нашего Пуля. А потом для вида еще будет протестовать. Ох, эта демократическая Америка!..
Линдлей с досадой махнул рукой.
Раздались звуки гонга. Дипломатов приглашали к утреннему завтраку.
Едва забрезжило солнце, как телеграф, городская тюрьма и Архангельский военкомат были заняты Берсом. По его приказу из тюрьмы немедленно выпустили всех уголовников. В военкомате Берс прежде всего взломал денежный ящик.