Север – Юг

— Ладно. Село уничтожили твари, о существовании которых мы даже не подозревали. Не демоны, призванные чародеями, ибо таких мы умеем распознавать, и не те твари, что встречаются в Урочищах. Некоторых ты видел на рисунках, других мы знаем только по рапортам уцелевших. Мы сумели установить, что часть жителей оказалась изменена и присоединилась к чудовищам. Резня солдат продолжалась с полчаса, да и то — лишь из-за того, что чародеи выложились до предела. Но Ав прав. Если судить по следам, обе роты оттесняли в заранее известное место, туда, где находился рыбный пруд. Мы не знаем, отчего твари поступали так, действовали они инстинктивно или за тем стоял какой-то расчет. До пруда добрались едва ли треть солдат и двое чародеев, Дравен и Ларис Грев. Оба уже страдали от ужасных ран, их гематомы разрывались, Ларис оказался слеп, Дравен — слеп наполовину. Солдаты, что их окружали, выглядели не лучше. Это была резня.

— Так каким же чудом кто-то уцелел?

По лицу Гентрелла промелькнула целая гамма чувств, и в конце концов на нем воцарилось лишенное радости веселье.

— Чудо — хорошее слово. В четверти мили от пруда был старый сарай. Когда они оказались поблизости… Я покажу тебе.

Они подошли к первым дверям.

Пока шагали, Эккенхард лихорадочно думал. Не о том, что он сейчас увидит, но — почему он это увидит. До сей поры его удерживали подальше от башни — таковы были приказы Крысиной Норы, и Гентрелл выполнял их с невероятной тщательностью. Его роль Свободной Крысы обрекала шляться по всей империи и общаться с различнейшими, часто совершенно случайными персонами, разнюхивать сплетни, распространять информацию и приказы и держать рот на замке. Так он и провел последние пять лет. Не то чтобы он жаловался — знавал людей, которые за это время и носа не казали из какой-нибудь продуваемой ветрами караульни на северной границе, отмораживая себе жопы на службе у императора, но факт оставался фактом. Общаясь с комендантом замка, он узнал часть секретов, но все равно был лишь пешкой в игре, доска которой занимала половину континента, а счет фигур шел на тысячи, ходы же планировали на годы вперед.

Политика, интриги, торговля, войны — все это гигантское игрище, поглощающее большую часть мыслей правителей цивилизованного мира, шло без перерыва вот уже сотни лет и будет продолжаться и после его смерти. У него было достаточно здравого рассудка, чтобы понимать: в любой миг его могут заменить — или им пожертвовать — ради того, чтобы снять с доски вражескую фигуру. Такова судьба Крыс. Но он умел делать выводы из своих странствий и из дел, которые решал. Империя, а в особенности Внутренняя Разведка, кое-кого искала. Или кое-что. И делала это слишком нервно. Он знал о перемещении отрядов, о вооруженных до зубов дружинах магов, переданных в распоряжение Крысиной Норы, о странных заменах в штабе, об активации давным-давно замороженных агентов. И все это крутилось вокруг происшествия в Глеввен-Он и этой башни.

Оставался лишь один вопрос. Отчего внезапно, без предупреждения, Гентрелл решил посвятить одного из своих гонцов в секрет, который Второй Гончей пришлось выдирать едва ли не силой, выдав взамен своего агента? Станет ли он с этого мгновения чуть более важной пешкой — или всего лишь приманкой на крючке?

Двери были обиты железом и запирались на четыре железных засова, каждый — шириной в мужскую ладонь. Маленькое окошко посредине было оснащено толстенным стеклом. Вельгерис взглянул на эти приспособления, высоко подняв брови. Гентрелл пожал плечами:

— Некогда один из стражников едва не потерял глаз, заглянув внутрь.

— То есть он не мог поступить так, как обычно делают стражники в тюрьмах? Прийти с коллегами и сломать шутнику мослы?

— Покажи ему, Ав.

Солдат без слова подал арбалет командиру, после чего принялся крутить рукоять, размещенную подле двери. По мере того как он это делал, стекло медленно становилось прозрачным.

— С десяток футов веревки и масляная лампада, опускаемая сквозь дыру в потолке. Нам необходимо иметь возможность наблюдать за нашими подопечными днем и ночью.

Гончая без приглашения подошел к окошку и заглянул. Даже при довольно слабом освещении было заметно, как по лицу его скользит разочарование. Как видно, он надеялся на что-то другое.

— Ребенок, — шепнул он. — Обычный мальчишка, де-сять-одиннадцать лет… может, двенадцать, если это сын крестьянина, их дети частенько задерживаются в росте. Спит обнаженным, раскрывшись, на спине несколько шрамов, на левой лодыжке — след от укуса. Не хватает двух пальцев на правой ноге, правая рука выглядит словно ее сломали в двух местах и она плохо срослась, левой я не вижу…

Какую бы технику запоминания ни применял Вельгерис, та, похоже, предполагала такое бормотание себе под нос. Во время допросов это, несомненно, крайне раздражало.

— И всего-то? — Гончая повернулся к ним, едва только закончил запоминать вид парня, его нар, столика, небольшого табурета и размеры камеры вместе с цветом стен. — Все эти предосторожности из-за ребенка?